Елена Арсеньева - Викинг и Златовласка из Гардарики (Елизавета Ярославовна и Гарольд Гардрад)
Словом, Гаральд был уверен, что его сватовство будет встречено Эллисаф и ее отцом благосклонно.
Ничуть не бывало! Хитрый и мудрый Ярослав воздал должное его происхождению и мужественности — но развел руками: пока ты никто, мой мальчик. Ты не более чем наемник, слуга, чей стол зависит от щедрости твоего господина. Где‑то там существует наследственный трон норвежских королей, но тебе до него далеко, как до луны, которая озаряет по ночам мир своим призрачным сиянием. Твой трон — такой же призрак. Неужели ты думаешь, что я отдам свою старшую дочь призраку?!
Конечно, это было выражено не столь прямолинейно, более любезно, очестливо[7], не противно для гордости викинга, но достаточно ясно и жестко. Да, киевские князья прославились умением заключать выгодные брачные союзы с соседями! Отец Ярослава, конунг Владимир, был женат на византийской царевне Анне, их дочь стала женой польского короля Казимира, сам Ярослав взял за себя, как известно, шведскую королевну, его сыновья женились: Всеволод — на Марии, царевне из Византии, Вячеслав — на дочери графа Штаденского Оде, Игорь — на Кунигунде, маркграфине Саксонской, Изяслав — на польской королевне Гертруде. Конечно, будь Гаральд королем…
Ну что ж, киевский князь прав. Гаральд должен или вернуть трон, или завоевать такую славу, которая заставит забыть о том, что его чело не увенчано короной. А главное — он должен сказочно разбогатеть! Ярослав знает цену деньгам, и хоть стольный град его Киев выглядит богато — одни Золотые ворота чего стоят! — да и сам живет в великолепном дворце, не хуже чем у византийских императоров, а библиотека его, по слухам, стоит целое состояние, все же князь уверен, что богатства не может быть слишком много. И опять он прав, трижды прав!
В это время как раз закончился срок службы викингов у Ярослава. Он ничуть не обиделся, когда Гаральд сообщил, что не будет подряжаться на новый срок, а отправится искать удачу в чужих землях. Князь Ярослав даже написал письмо в Константинополь, рекомендуя императрице Зое, своей свойственнице (Анна, мачеха Ярослава, приходилась ей тетушкой), отборных воинов. И вот Гаральд прибыл в Константинополь (русские называли этот город Царьградом и безмерно гордились, что некогда князь Олег прибил боевой щит свой на врата столицы византийской!) и был принят на службу. По совету хитроумного Ярослава, который лучше, чем смелый и искренний варяг, знал о знаменитом византийском коварстве, Гаральд скрыл свое настоящее имя и звание и представился простым ярлом Нордбриктом. Северный странник — так переводилось его новое имя.
Викинг думал, что многое видел и удивить его будет трудно. Однако все чудеса Киева, все дива дивные, которые встречались на пути в Византию, были просто ничем по сравнению с самим Константинополем. Да это не город, а целый мир! Сколько великолепных строений! И до чего же хитро все устроено! Например, по воду не надо ходить или ездить на реку. Здесь и реки‑то нет. Вода сама поступает в город по особенным водоводам. Говорят, их придумали еще римляне и называются они акведуки. Каждый дом роскошен, словно дворец. А сам Священный дворец! Нигде в мире не сыскать подобного ему. Какие мраморы вокруг! Какие величавые колонны подпирают расписной потолок, до которого не достать, словно до неба! А стены и полы не просто разрисованы, а выложены кусочками разноцветного стекла. Изображенные на них картины не смоют никакие дожди. Хотя дожди — здесь редкость, не то что в родной туманной Норвегии. А сколько народу живет в этом городе! И все, как на подбор, низкорослые, черноволосые, черноглазые. На викингов, светловолосых, светлобородых великанов, здесь смотрели со священным ужасом. То есть это мужчины так смотрели. А женщины…
Конечно, женщины здесь были хорошие — мяконькие такие, пухленькие, словно куропаточки. Пахли сладко‑сладко! Целуешь такую — и еле удерживаешься, чтобы не укусить, словно пышный пирожок. Только страшно подавиться «глазурью» — белилами, да румянами, да притираниями, да сурьмой, да хной, которые местные красавицы накладывали на себя щедро, даже чрезмерно щедро. Гаральд, конечно, от дамских прелестей головы не терял: хранил сердечную верность Эллисаф. Однако мужская природа требовала своего, и он ни воинам своим не запрещал, ни сам не отказывался от того, что само шло в руки. Здесь, между прочим, было в обычае у жен самим выбирать себе любовников, самим делать им предложения, назначать свидания и одаривать щедрыми подарками. Многие из воинов Гаральда таким образом немало разбогатели, да и сам вождь их не оставался внакладе.
Мог ли предполагать Гаральд, что именно одна из византийских женщин едва не погубит и его, и всю его дружину!
Впрочем, в утешение можно сказать, что это была женщина не простая и даже не высокородная придворная дама, а сама императрица.
Зоя была третьей дочерью императора Константина VIII Мономаха. Брат его Василий умер бездетным, а дочери еще не нашли себе мужей. Да и как было найти? В Византии крепко помнили «ненарушимые заветы» Константина Багрянородного, запрещавшие царевнам замужество с «варварами» (а таковыми для кичливых ромеев[8] были чуть ли не все народы).
Итак, все три византийские царевны прозябали в девичестве. Но императрица не может быть девицей!
Мужней женой, вдовой — это да. Но девицей?! Чтобы сохранить преемственность наследования, решено было выдать одну из сестер замуж за какого‑нибудь высокородного грека и возвести его на престол. Кого именно? Старшая сестра, Евдокия, была поражена проказой и жила в уединении в монастыре. Младшая, Феодора, тоже недавно постриглась и ни за что не собиралась нарушить обета верности Христу. Ни за какие мирские блага. К тому же мало сыскалось бы мужчин, которые решились бы вступить с ней в брак даже ради того, чтобы приблизиться к трону. Лицо у нее было длинное, словно у ослицы, тело тощее, кособокое. Вдобавок она болтала не умолкая с утра до вечера, похуже иной сороки! А средняя сестра, Зоя… Зоя была еще привлекательна, несмотря на то что сорокавосьмилетняя девственность, конечно, заставила ее щеки и губы поблекнуть и груди увянуть. Однако она охотно согласилась выйти замуж и взойти на трон.
В супруги ей нашли патриция Романа Аргира. Он был еще молод, красив, богат, знатен, — словом, взял всем. Одна беда: женат и влюблен в свою жену. Но это сочли таким незначительным препятствием! Перед супругами был поставлен выбор: или прощайтесь с жизнью, или Роман должен обвенчаться с Зоей. Жена Аргира постриглась в монахини, а Роман… пошел под венец и сделался императором Романом III.
Надо сказать, что Зоя очень скоро вошла во вкус как управления государством (она стала любимицей народа за свою доброту и разумность), так и супружеской жизни. В плотской любви, оказывается, таилась бездна удовольствия! Как же нагло лгали монахи, уверяя, что страсть постыдна и пагубна, а тело женское — всего лишь сосуд греха. Нет, насчет греха они были, конечно, правы… но до чего же сей грех сладостен! Опять же, не согрешив, не покаешься.
