Анн Голон - Анжелика. Путь в Версаль
Итак, Анжелика стала богата, она часто видится с «сычом», бывшим адвокатом, а ныне лейтенантом парижской полиции Франсуа Дегре. О его историческом прототипе я упоминал ранее, а в дополнение к сказанному могу предложить недавно опубликованный (но, увы, пока только на английском языке) исторический роман американской писательницы Джудит Меркл Райли «Оракул стакана воды», где лейтенант Дегре является одним из важнейших действующих лиц.
А теперь я бы хотел обратиться к еще одному историческому персонажу Анн Голон, малоизвестному, но значительному. Это Клод Ле Пти, Клод Маленький, Грязный Поэт, или, согласно английскому переводу старой версии романа, «Поэт канавы».
Клод Ле Пти был либертинцем, что и явилось определяющим в его жизни и смерти. Этот термин впервые использовал Жан Кальвин по отношению к тем еретикам, которые осмеливались не разделять его взгляды, а через сто лет это же слово обозначало человека, который исповедовал мораль, свободную от каких-либо общественных ограничений. То есть поэтов или писателей, для которых запретных тем не существовало. Церковь, разумеется, категорически осуждала такие взгляды.
О Клоде Ле Пти написано немного. Непонятно даже, «Ле Пти» (Маленький) — это прозвище или фамилия. Поскольку кое-где его называют, в том числе и в отечественной литературе, Клодом Маленьким, то не исключено, что это прозвище. Появился он на свет в Париже в 1638 году в семье портного, учился в иезуитском коллеже, освоил профессию адвоката, убил монаха, бежал, стал поэтом-либертинцем, и очень талантливым. Подобно знаменитому британскому поэту Джону Уилмоту, графу Рочестеру, прожил всего 24 года и был казнен на Гревской площади 1 сентября 1662 года; предварительно ему отсекли правую руку, которая осмелилась писать иронические стихи в адрес Бога и Девы Марии. Исторический Клод Ле Пти отличается от описанного Анн Голон частично. Он не был влюблен в Ажелику де Сансе, был не повешен, а сожжен. Единственное, в чем проявили гуманизм осудившие его на смерть магистраты, — приказали палачу перед сожжением удавить беднягу. Реальный Клод Ле Пти был поклонником Жака Шоссона, поэта и такого же либертина, как и сам Грязный Поэт. Шоссон был осужден за содомию; ему вырвали язык, а далее его ждали Гревская площадь и неизменный костер.
Клод Ле Пти написал «Апологию Шоссона» и тем самым переполнил чашу терпения Церкви и общества. Вот, к примеру, наиболее показательный отрывок:
За то, что сделал Жак Шоссон,
На пляс де Грев он был сожжен,
Не завершив утех,
Но если интереса для
Взглянуть на свиту короля,
То сжечь пришлось бы всех.[1]
После этих стихов участь Клода Ле Пти была решена. Год спустя после казни Шоссона он тоже взошел на костер.
Конечно, Анн Голон изобразила Клода Ле Пти намного привлекательнее его прототипа, потому и воспринимается он читателями с глубоким сочувствием и симпатией. Вот и все тезисы, с которыми я обращаюсь к читателям этого тома. Очевидно, было бы интересно сделать психологический анализ, по крайней мере, главных героев романа. Но возможность для этого появится, когда будет опубликована последняя книга цикла.
А пока я мечтаю о том времени, когда скульпторам, механикам, художникам и архитекторам захочется выстроить Музей Литературных Героев, в котором можно будет увидеть, как Шерлок Холмс, сидя за столом, играет в шахматы с Эркюлем Пуаро, д'Артаньян любуется Эсмеральдой, Дон Кихот беседует с Тилем Уленшпигелем, а Сирано де Бержерак, пользуясь временным отсутствием графа де Пейрака, посвящает стихи Анжелике де Сансе.
Кто знает, уважаемые читатели, какое чудо ждет нас в будущем.
Приятного чтения!
Геннадий Ульман, литературовед, магистр искусств, преподаватель литературы и психологии, член общества друзей Дюма в Париже, общества друзей Артура Конан Дойла и Райдера Хаггарда в Англии, Нью-ЙоркЧАСТЬ ПЕРВАЯ Маленький торговец
Глава 1
Анжелика и Клод: любовь и поэзия. — Снова появляется Дегре. — Планы продажи шоколада. — Одиже: конкурент, которого надо приручать
И ОН возвращался. Поздно вечером стучал условленным стуком в оконное стекло, и она бесшумно открывала дверь. В теплом уюте маленькой комнаты, рядом с этим мужчиной, то болтливым, то язвительным, то влюбленным, она забывала о своем изнурительном каждодневном труде. Клод рассказывал Анжелике о придворных и городских скандалах; эти истории развлекали ее, тем более что она отлично знала большую часть их героев.
— Страх тех, кто боится меня, — вот мое богатство, — говорил он.
Деньги для него мало значили. Анжелика пыталась заставить его приодеться — напрасно.
После сытного ужина, даже не делая вид, будто он собирается платить за еду, молодой человек исчезал, а неделю спустя появлялся снова, бледный, голодный, улыбающийся. И тщетно она тормошила поэта своими идеями о том, как ему нужно устроиться в жизни. Если у него отличные отношения со всеми парижскими бандами, то почему бы не принимать участия в их пирушках? Почему он никогда не показывался в Нельской башне? Ведь те, кто промышляют на Новом мосту, уважают и ценят его, и благодаря этому он мог бы занять видное место в бандитской среде. Не говоря уже о том, что, зная о многих тайнах, которые тщательно скрывают великие мира сего, легко поставить в зависимость людей самого высокого положения.
— Куда забавнее заставлять их рыдать и скрежетать зубами, — беззаботно возражал поэт.
Он соглашался принимать помощь только от женщин, которых любил. Маленькая цветочница, уличная девка, служанка… Побывав в его нежных объятиях, эти женщины получали право немного побаловать любовника. Они говорили: «Ешь, мой ненаглядный», и с умилением смотрели, как он поглощает приготовленный ужин.
А затем он пропадал. И точно так же, как цветочница, уличная девка или служанка, Анжелика иногда испытывала желание удержать его подольше. Вытянувшись в теплой постели рядом с высоким молодым мужчиной, объятия которого были столь пылкими и столь легкими, она обнимала его за шею и привлекала к себе.
Но стоило ему, открыв глаза, заметить, что за маленьким окошком со свинцовым переплетом разгораются первые отблески зари, как он вскакивал, поспешно одевался и исчезал.
Просто он не мог долго задерживаться на одном месте. Поэт был одержим страстью, редкой для той эпохи, — неистовой страстью, за которую во все времена приходилось платить высокую цену: любовью к свободе.
