Лорейн Хит - Неотразимый грешник
– Милорд, это мистер Блэр из Бостона. Он обожает лошадей и гостиничное дело.
И свою дочь, Элизабет, как известно. Его единственная дочь – это единственная возможность попасть в аристократические круги. Он не столь рафинирован, как остальные джентльмены, но Майкл знал, что его супруга страстно желает подняться выше по социальной лестнице. Блэр молча оплачивал счета, предоставляемые супругой, которая вела светскую жизнь без мужа. Майкл не осуждал Блэра за то, что тот не желал появляться в обществе. До недавнего времени Майкл тоже предпочитал проводить вечер в компании близких друзей, а не принимать разноцветно наряженную публику, которая докучала своей нудной и пустой болтовней.
– Это мистер Роуз, милорд, из Нью-Йорка. Банкир с интересами на Уолл-стрит.
Джеймс Роуз был богаче всех собравшихся, причем намного. Ходили слухи, что в его нью-йоркской резиденции полы сделаны из чистого золота, канделябры – из алмазов, а мебель привезена из всех стран.
Именно его дочь, Дженни, стала причиной несчастий двух лучших друзей Майкла. Она требовала страсти, и они оба были полны решимости подарить эту страсть. Майкл считал, что обзавестись женой, мечтающей о любви и страсти, не самое худшее для мужчины. Он также был уверен, что мог бы превзойти все ожидания Дженни.
У Роуза была еще одна дочь, Кейт. Майкл танцевал с ней в начале этого сезона. Ее глаза, как глаза газели, часто вспыхивали в тот вечер. В другом случае у него была возможность поиграть с ней в теннис на лужайке. Она улыбалась и флиртовала, хотя и совсем немного, но у него создалось впечатление, что она могла бы стать хорошей супругой какому-нибудь джентльмену, если только этот джентльмен смог бы одарить ее тем, чего она хотела: любовью.
Собственный опыт Майкла с этой эмоцией привел его к убеждению, что любовь связана с мучительной болью. Понятно, почему все женщины жаждут любви. Самому Майклу нужны были деньги, а не любовь.
– Мистер Кин… Уолл-стрит…
Он знал, что Кин инвестировал много денег и получал большую прибыль. У него было четыре дочери: Эмма. Мэри, Хелен и Флоренс. Майкл не мог отдать предпочтения ни одной из них, поскольку все они были очень похожи и отличить одну от другой было почти невозможно – все блондинки с голубыми глазами.
– …Мистер Хэддок…
Человек, который начал карьеру оптовым продавцом бакалеи и создал целую империю, имел совсем захудалую родословную, но масштабность результатов его деятельности никто не оспаривал. У Хэддока было три дочери: Лили, Элис и Ада. Майкл еще не был с ними знаком, но для него это не играло никакой роли. Главное, что все три дочери были богатыми наследницами.
– Джентльмены, – произнес Майкл. – Польщен, что вы нашли время присоединиться к нам в этот день. Я знаю, насколько ценным является ваше время, и не займу его больше, чем это необходимо. Впрочем, мистер Фарнсуорт, полагаю, сегодня уместнее бренди, чем чай. Прошу вас, угощайтесь, прежде чем мы начнем.
Это могло показаться непатриотично, но Майкл не понимал пристрастия англичан к чаю. Открыто выражая свое мнение об Остен, Майкл, однако, никогда не отвергал чайные смеси с приправами. Есть вещи, которые истинному англичанину делать не следует…
Майкл оглянулся:
– Мне не наливайте, мистер Фарнсуорт. – Он не был уверен, что его сжавшийся желудок сможет усвоить бренди. Кивнув в сторону гостей, он шагнул к окну, которое выходило в хорошо ухоженный сад. Титул Майкла позволял брать ему большие кредиты, но он знал, что все источники уже исчерпаны.
Вздохнув, он с силой сжал руки за спиной. На какие-то секунды он мог отдохнуть от проводимого представления.
Он услышал, как скрипнул на деревянном паркете стул у стола, когда Фарнсуорт вернулся на место. Были отчетливо слышны скрипы и других стульев, на которых сидели потенциальные тести. Близился момент, к которому Майкл столь тщательно готовился. Пора было начинать аукцион.
Когда Фарнсуорт подробно объяснял стоимость выставленного предмета, Майкл слушал без интереса. У него не было причин вникать в детали, поскольку он был хорошо знаком с этим предметом и точно знал его цену.
Отвернувшись от джентльменов, сидевших на массивных кожаных стульях за столом, Майкл делал вид, будто не замечает, как Фарнсуорт набивает цену на выставленный предмет.
Странность происходившего заключалась в том, что Майкл был единственным, кто знал, что в действительности выставляется на аукцион. Даже Фарнсуорт с его цветистой речью – несравненное происхождение предмета, большой спрос, невероятно полученное наследство – не имел об этом ни малейшего представления.
– У вас есть вопросы, джентльмены? – спросил Фарнсуорт.
Вопросов не возникло, поскольку поверенный не только прекрасно описал то, что выставляется на аукцион, но и рассказал, как этот необычный аукцион будет проводиться.
За закрытыми дверями, с максимально возможным достоинством, в полной тайне.
Но для Майкла это достоинство было иллюзией, притворством. Главное, каков будет результат.
– Очень хорошо, – произнес Фарнсуорт. – Для удобства маркиз согласился на то, чтобы ставки делались в американских долларах, поскольку именно с этой валютой вы, джентльмены, как американцы, знакомы лучше всего.
Услышав, как молоток аукциониста стучит о деревянный блок на столе – Фарнсуорт любил театральные эффекты, – Майкл глубоко вдохнул, закрыл глаза и, сжав кулаки, начал ждать. В эту минуту ему хотелось закрыть аукцион, хотелось объяснить, что все, что здесь происходит, – фарс. Он не хотел расставаться с…
– Можно делать ставки, джентльмены, – подсказал Фарнсуорт, несколько раздраженный тем, что никто не называет свою цену.
На какую-то секунду в комнате воцарилась тишина.
– Тысяча.
– Две.
– Пять.
– Десять.
– Прошу вас, джентльмены, – произнес Фарнсуорт. – Маркиз установил цену не менее ста тысяч за предмет.
Снова наступила тишина, на этот раз надолго. Майкл решил повернуться к гостям, намереваясь пожелать им не держаться за кошелек слишком цепко, но затем решил не вмешиваться, опасаясь, что присутствующие заметят отчаяние в его глазах, поскольку торг шел относительно единственного ценного предмета, оставшегося ему в наследство. Если присутствующие поймут правду, он потеряет свое преимущество.
– Сто тысяч.
– Двести…
– Пятьсот…
– Проклятие! – Майкл не сразу сообразил, что это рычание принадлежит Джеймсу Роузу, поскольку тот подал голос в первый раз. – Один миллион.
Майкл почувствовал себя так, словно получил удар под дых. Боже милосердный! Он надеялся только на половину этой суммы.
– Два миллиона, – проскрежетал кто-то. Колени Майкла ослабли.
