Элоиза Джеймс - Роман на Рождество
– То есть целоваться? – Он почувствовал себя совершенно беспомощным.
– Не просто целоваться, а так, как это делаешь ты! Твоя слюна попала ко мне в рот! – Похоже, Поппи испытывала неподдельный гнев и ужас. – Как ты осмелился думать, что я позволю тебе подобную вольность?! Это отвратительно!
– Но, дорогая, это же обычный поцелуй, – попробовал оправдаться Флетчер, почувствовавший холодок тревоги. – Разве тебе не доводилось видеть, как влюбленные целуются под омелой? В конце концов, спроси об этом у кого-нибудь из подруг.
– Как я могу? – Поппи перешла на возбужденный шепот: – Тогда все узнают об извращении, которым ты страдаешь! Нет, я никогда не опозорю подобными расспросами своего будущего мужа!
В ее глазах мелькнуло странное выражение – восхищенно-осуждающее.
Флетч облегченно вздохнул: значит, Поппи не собирается его бросать.
– О, я знаю, что делать! – воскликнул он. – Поговори с герцогиней Бомон, ей известно все о том, что я имею в виду.
– Мама называет герцогиню самой беспринципной английской дамой в Париже, – нахмурилась Поппи. – Поверь, я очень люблю Джемму, но не уверена, что…
– Неодобрительное отношение твоей мамы как раз и свидетельствует, что герцогиня именно тот человек, который сможет разрешить нашу маленькую проблему.
– Но Джемма ни с кем не целуется, – возразила Поппи, поднимая на Флетча поразительно невинные голубые глаза. – Мама рассказывала, что герцог бывает у бедняжки очень редко – последний раз прошлым летом во время парламентских каникул. Как же я могу расспрашивать Джемму о поцелуях? Она наверняка расстроится, вспомнит о своей неудавшейся супружеской жизни, в то время как наша обещает быть такой счастливой!
С этими словами Поппи погладила Флетча по щеке, и от его тревоги не осталось и следа.
– Можешь никого ни о чем не расспрашивать, – пробормотал он, вновь привлекая возлюбленную к себе. По крайней мере она позволяет ему себя обнимать, до свадьбы и этого достаточно. – Мы сами во всем разберемся в нашу первую брачную ночь. Позволь, я покажу тебе, как сладок может быть поцелуй, – нежно проворковал Флетч.
О, когда в его голосе появлялись такие интонации, Поппи была готова исполнить любое его желание, хотя, разумеется, никогда бы не призналась ему в этом. «Мужчинам нельзя показывать, какую власть они имеют над нами», – частенько повторяла ее мать и была, как всегда, совершенно права.
Однако Поппи послушно подняла голову, и герцог коснулся губами ее рта.
– Это действительно приятно, – ободряюще проговорила она. – Знаешь, я…
В следующее мгновение он так крепко прижал ее к себе, что край корсета впился ей в грудь, а украшавшая лиф брошь раскрылась и упала на каменный пол.
– Флетч! – воскликнула Поппи и тотчас ощутила у себя во рту его язык, скользнувший по нёбу и внутренней поверхности щек. – Фу-фу! – Она оттолкнула герцога с недюжинной для столь субтильного создания силой.
– Но, милая… – попытался возразить Флетч.
Однако даже его умоляющий взгляд не подействовал на строптивицу.
– Я люблю тебя, Флетч, ты знаешь… – Поппи прищурилась и замолчала.
– И я очень тебя люблю… – откликнулся он с просительной улыбкой.
– Ты должен знать, – отчеканила она, не отвечая на улыбку, – что есть вещи, которые английская леди не будет делать никогда!
– Что ты имеешь в виду?
Флетч выглядел немного сконфуженным, и Поппи не без гордости подумала, что наконец-то и она может кое-чему его научить.
– Мама говорит, что в любви леди не должны вести себя как, скажем, прачки, – объяснила она, старательно подавляя нотки торжества в голосе.
– То есть леди не должны целоваться? Но это неправильно! Все леди целуются, и прачки целуются независимо от того, француженки они или англичанки.
Флетч пристально посмотрел ей в глаза, и Поппи едва не вздрогнула: неужели в его взгляде мелькнуло разочарование? Она терпеть не могла разочаровывать кого бы то ни было.
– Ты понял? – спросила Поппи с легким беспокойством.
– Кажется, да, – ответил он задумчиво.
– Ты убедишься сам, Флетч, если сравнишь наш королевский двор и французский. Наш двор – образец добродетели, тогда как при французском дворе – что ни день, то скандал. Мама говорит…
– Уверяю тебя, английский двор точно также погряз в скандалах, как и французский, просто с континента он кажется чище и лучше, чем на самом деле. Из-за естественной преграды – Ла-Манша – сюда не доходят сплетни из Лондона, а парижские сплетни остаются достоянием французов.
– То есть ты считаешь, – немного подумав, продолжала Поппи, – что весь этот шум на прошлой неделе по поводу флирта леди Серрар с Л'Ану…
– Вот именно. В Англии о нем ничего не слышали, в то время как в Париже мы несколько дней только и делали, что обсуждали слухи о прегрешениях леди Серрар, хотя скандал улегся сам собой. Мы точно так же остаемся в неведении относительно событий при английском дворе, как англичане – относительно предполагаемого падения леди Серрар.
– Ты прав, – сдалась Поппи.
Он ухмыльнулся, и у нее перехватило дыхание – как он все-таки красив! Поппи не покидала мучительная мысль, что для нее он слишком хорош.
Она помнила, как устремлялись к Флетчу взгляды всех французских дам, включая саму графиню Пеллонье, стоило ему появиться на светском рауте. Герцог же, казалось, совсем не замечал их восхищения, но Поппи-то все прекрасно видела. Сейчас, на колокольне, она просто умирала от любви – так невероятно красивы были глаза возлюбленного и его стройное, грациозное тело. Флетч вообще славился умением красиво двигаться. Однажды Поппи услышала, что одна из дам со вздохом сказала: «Как приятно смотреть на герцога Флетчера, когда он отвешивает поклоны! Его тело – образец совершенства». Удивительно, что такой красавец мог влюбиться в нее, коротышку Поппи, столь же нелепую, как и ее уменьшительное имя.
Эта мысль волновала не только ее. Дамы-француженки частенько бросали на молоденькую англичанку оценивающие взгляды и шептались, прикрывшись веерами. Вслух же они осыпали Поппи похвалами за «ловкость и сообразительность» и называли mignonne,[3] по сути, намекая на ее юный возраст.
Прошлым вечером герцогиня Орлеанская давала бал. Флетч появился на нем с волосами, заплетенными в косу, в черной бархатной накидке, расшитой бусинами черного же янтаря.
Простая прическа и элегантный туалет придавали молодому герцогу столь соблазнительно-бесшабашный вид, что французские дамы разом опустили веера и сложили губки в особого рода кокетливую улыбку, какой всегда приветствовали красивых кавалеров. С замиранием сердца Поппи наблюдала, как Флетч одарил француженок ответной улыбкой, затем подошел к графине д'Аржанто и с поклоном пригласил ее танцевать. За первым танцем последовал второй.
