К. Харрис - Когда рыдают девы
– Можем отправиться за город прямо сегодня, – предложил виконт.
Жена покачала головой:
– Нынче утром я встречаюсь в Трент-Плейс с Габриель Теннисон. Она советовалась с сэром Стэнли по поводу раскопок в некоей части его владений под названием Кэмлит-Моут и обещала показать мне, что они обнаружили.
Девлин поймал себя на улыбке. Главной страстью его супруги всегда являлась здравомыслящая, логическая приверженность делу реформирования множества жестоких и несправедливых законов, которые препятствовали развитию и позорили британское общество. Но в последнее время Геро также живо заинтересовалась сохранением исчезающего наследия славного прошлого Англии.
– Нашли что-то интересное? – полюбопытствовал он.
– Когда допускаешь, что «Кэмлит» – это искаженное «Камелот», любая находка интригует.
Себастьян провел костяшками пальцев вдоль ее щеки и улыбнулся, видя, как жена в такую жару поежилась.
– Насколько мне помнится «Смерть Артура», сэр Томас Мэлори[1] определил, что Камелот – это нынешний Винчестер.
Геро удержала запястье мужа, пресекая ласку.
– По мнению Габриель, Мэлори ошибался.
С улицы донесся аромат свежеиспеченного хлеба и звонкий голосок мальчишки-разносчика: «Горячие булочки!».
– Тогда завтра?
Теперь спальню заливали потоки золотого утреннего света. Плотнее укутываясь в простыню, Геро отступила из кольца Себастьяновых рук, словно уже жалела о данном согласии.
– Хорошо. Завтра.
Но не прошло и часа, как в особняк виконта явился констебль с Боу-стрит с известием, что мисс Габриель Теннисон найдена возле Кэмлит-Моут мертвой.
Убитой.
ГЛАВА 3
Невысокий, лысоватый мужчина средних лет с серьезным видом стоял у основания древнего земляного вала, сцепив руки за спиной и уткнувши подбородок в складки скромно повязанного галстука. Рядом, вытащенный на берег рва, лежал потрепанный ялик. Сейчас лодка была пуста, но вдоль верхней кромки борта по-прежнему четко виднелась кровавая полоса.
Сэр Генри Лавджой, самый новоназначенный из трех постоянных магистратов Боу-стрит, поймал себя на пристальном разглядывании этого красноречивого багрового мазка. На место убийства, находившееся приблизительно в десяти милях к северу от Лондона, магистрата вызвал местный судья, который был только рад спихнуть расследование столичному полицейскому управлению.
Лавджой длинно, встревожено выдохнул. Большинство убийств на улицах Лондона были незамысловатыми: то подвыпивший матрос вытрясет душу из своей горемычной жены, то приятели разругаются, играя в кости или покупая лошадь, то из зловонного закоулка на какого-нибудь неосмотрительного прохожего нападет грабитель. Но обнаружить убитую молодую женщину благородного происхождения в лодке, плавающей по заброшенному рву в каком-то захолустье, было вовсе не обыденным делом.
Мисс Габриэль Теннисон исполнилось всего двадцать восемь лет. Дочь прославленного ученого, она уверенно создавала себе репутацию авторитетного знатока древностей – бесспорно редкое достижение для представительницы ее пола. Девушка жила с братом, известным и уважаемым адвокатом, в Адельфи-Билдингс, в красивом доме с видом на Темзу. Известие об убийстве леди всколыхнет в городе беспрецедентную панику, когда дамы начнут опасаться выходить из дома, а разгневанные мужья и отцы потребуют от Боу-стрит немедленно сделать что-нибудь.
Сложность состояла в том, что у сэра Генри не было ни единой зацепки. Вообще ни одной.
Магистрат поднял глаза на констеблей, двигавшихся в ряд вдоль края рва. Грубые сапоги взмучивали темную воду с приглушенным чавкающим хлюпаньем, которое, казалось, повторяется эхом в необычайной тишине. Лавджой никогда не считал, что обладает чересчур живым воображением – даже наоборот. Но нельзя отрицать, что от этого места у него волосы на затылке шевелились. Может, причиной тому был причудливый свет, который, пробившись сквозь листву густой поросли грабов и буков, заливал все вокруг неестественным зеленоватым отблеском. А может, проявилась неминуемая реакция отца при виде мертвой юной красавицы – зрелища, которое напомнило о днях почти невыносимого горя в жизни самого сэра Генри.
Но магистрат закрыл свой разум перед воспоминаниями.
Ему доводилось слышать о Кэмлит-Моут. Говорят, в этом месте находился средневековый замок, история которого брала свое начало со времен римлян и даже раньше. Но все когда-либо стоявшие здесь фортификационные сооружения разобрали, камни и мощные балки вывезли. Остался только заброшенный, заросший четырехугольный островок в несколько сот футов шириной и ров со стоячей водой, некогда защищавший его.
Один из констеблей отделился от остальных и пришлепал к наблюдавшему Лавджою.
– Мы обыскали берег, сэр, – доложил полицейский. – Весь полностью.
– И?
– Ничего не нашли.
Магистрат длинно выдохнул.
– Тогда начинайте осматривать сам остров.
– Слушаюсь, сэр.
Стук лошадиных копыт и звон упряжи привлек их внимание к узкой извилистой дорожке, ведшей через лес ко рву. Парный двухколесный экипаж, которым правил аристократичного вида молодой джентльмен в касторовой шляпе и дорожном плаще с пелеринами, остановился на верху насыпи. Угнездившийся на запятках задиристого вида подросток-грум в полосатом жилете тут же соскочил со своего места и побежал брать гнедых под уздцы.
– Это же лорд Девлин, – отвесил челюсть полицейский, в то время как скандально известный сын графа Гендона задержался переговорить с грумом, а затем легко спрыгнул на землю.
– Можете идти, констебль, – обронил магистрат.
Подчиненный бросил последний любопытствующий взгляд на гребень вала, а затем втянул голову в плечи:
– Да, сэр.
Лавджой подождал, пока виконт бросил свой плащ на высокое сиденье экипажа и спустился по древнему валу, каблуками начищенных высоких сапог пропахивая борозды в мягком слое опавшей листвы.
– Сэр Генри, доброе утро, – поздоровался прибывший.
Гибкий и темноволосый, он обладал достаточным ростом, чтобы на голову возвышаться над магистратом. Но, как правило, внимание любого человека, незнакомого с виконтом, прежде всего привлекали его глаза. Менявшие оттенок с янтарного до диковато-желтого, они обладали способностью, подобно звериным, видеть в темноте и на большие расстояния. Его слух также был исключительно острым, что приводило в замешательство даже тех, кто хорошо знал Девлина.
Необычное приятельство между этими двумя мужчинами возникло примерно полтора года назад, когда виконта обвинили в убийстве, а Лавджой был решительно настроен арестовать титулованного подозреваемого. Из такого, не обещавшего ничего хорошего знакомства выросло уважение, а затем и дружба. В лорде Девлине сэр Генри обрел союзника с редкой жаждой справедливости и настоящим талантом к раскрытию убийств. Но что еще более важно, у аристократа имелось нечто, недостижимое для магистрата с Боу-стрит: доступ в самые высокие слои общества и врожденное понимание богатых и знатных мира сего, которые неизбежно попадали под подозрение в преступлениях подобного рода.
– Милорд, – отвесил Лавджой короткий неуклюжий поклон, – прошу прощения, что посягнул на время, должное стать для вас и вашей новобрачной супруги порою радости и уединения. Но когда мне стало известно о знакомстве жертвы с леди Девлин, я подумал, что вы захотите об этом знать.
– Вы подумали правильно, – отозвался Себастьян и окинул взглядом окрестности, примечая густую поросль буков и дубов, затянутую тиной воду заброшенного рва. – Где она?
Сэр Генри стеснительно откашлялся.
– Отправили в Лондон примерно час назад. В августовскую жару трупы не очень-то хорошо сохраняются.
– К доктору Гибсону?
– Да, милорд. – Никто не разбирался в человеческой анатомии и не умел читать тайные знаки на мертвых телах, могущие указать на преступника, лучше Пола Гибсона. Магистрат кивнул на лежавшую между собеседниками лодку: – Тело нашли вот в этом ялике – плавал себе тут у края рва.
– Полагаете, ее здесь и убили? – спросил Девлин, опускаясь на корточки и присматриваясь к окровавленной кромке борта.
– Да, думаю, жертву закололи в лодке. Но на сырой почве вдоль всего берега нет никаких отпечатков, и это наводит на мысль, что ялик придрейфовал сюда откуда-то еще – возможно, от земляного моста, который пересекает ров в восточной части острова. Насколько я понимаю, там его обычно привязывали. К сожалению, в том месте так много следов, что совершенно невозможно достоверно определить, какие из них принадлежат убийце.
Себастьян какое-то мгновение помолчал, задумчиво хмуря лоб и продолжая смотреть на отталкивающее багровое пятно. Порой виконт неохотно брался за расследование. И Лавджой очень хорошо понимал это нежелание. Магистрату все больше и больше казалось, что каждая смерть, с которой он имеет дело, каждая отнятая, загубленная жизнь, с которой сталкивается, крадет частичку его собственной человечности и необратимо уносит толику жизненной радости.