Диана Гэблдон - Путешественница
Его разбудили гораздо позже, окликнув по имени.
– Фрэзер! Джейми Фрэзер! Ты здесь?
«Нет, – рассеянно подумал он. – Меня нет». Где бы он ни находился, пребывая в бессознательном состоянии, то место было гораздо лучше. Сейчас он лежал в неглубокой яме, наполовину наполненной водой. Слякотный дождь прекратился, но пронизывающий холодный ветер продолжал стенать над вересковым болотом. Небо потемнело, едва ли не почернело – значит, время близилось к вечеру.
– Говорю тебе, я видел, как он упал где-то здесь. Там еще кусты были, утесник.
Голос доносился издалека и был едва слышен.
Неподалеку от его уха послышался шорох, и, повернув голову, он увидел ворону. Она стояла на траве в футе от него, рассматривая его яркой бусинкой глаза. Порывистый ветер ерошил черные перья. Решив, что он не представляет угрозы, ворона с непринужденной легкостью повернула шею и ткнула крепким острым клювом в глаз Джека Рэндолла.
Джейми с возмущенным криком вскинулся и вспугнул птицу, взлетевшую с негодующим карканьем.
– Эй! Вон там!
Послышались хлюпающие по трясине шаги, а потом он увидел над собой лицо и ощутил на плече дружескую руку.
– Он жив! Давай сюда, Макдональд! Дай руку, а то он сам идти не может.
Их было четверо, и, приложив немало усилий, они подняли Джейми на ноги, забросив его обессиленные руки на плечи Эвана Камерона и Йена Маккиннона.
Он хотел сказать им, чтобы они оставили его; вместе с пробуждением вернулось воспоминание о намерении умереть. Но радость нахождения среди своих была слишком велика, и он промолчал, тем более что вернулось и ощущение омертвения ноги, явно свидетельствовавшее о том, что рана серьезная. В любом случае он скоро умрет, а раз так, то слава богу, что хотя бы не в темноте и одиночестве.
– Вода?
Ободок чашки придвинули к его губам, и он пришел в себя настолько, что смог попить и даже ничего не пролил. Рука на мгновение прижалась к его лбу и убралась. Комментариев не последовало.
Он горел в огне, а когда закрыл глаза, ощутил пламя под веками. От этого жара губы потрескались и саднили, но это было лучше, чем холод, который время от времени возвращался. По крайней мере, жар не мешал лежать неподвижно, холод же бросал в дрожь, пробуждавшую спящих демонов в его ноге.
Мурта.
Он был уверен, что его крестный отец погиб, хотя никаких воспоминаний на сей счет не было, и откуда взялась эта убежденность, оставалось неизвестным. То, что на вересковой пустоши полегла добрая половина шотландской армии, он понял из услышанных здесь, в доме, разговоров, но о самой битве у него никаких воспоминаний не сохранилось.
Ему и раньше доводилось бывать в сражениях, и он знал, что в потере памяти для раненого солдата нет ничего необычного. Знал он также, что память непременно восстановится, и искренне надеялся умереть раньше.
При этой мысли он пошевелился и испытал прилив такой жгучей боли, что ему не удалось сдержать стон.
– Как ты, Джейми?
Эван приподнялся на локте рядом с ним, его обеспокоенное лицо бледнело в рассветном сумраке. На голове – окровавленная повязка, по вороту расплылись бурые пятна: пуля, пролетев по касательной, сорвала кожу с его черепа.
– Ничего, все нормально.
Он протянул руку и благодарно коснулся плеча Эвана. Тот в ответ погладил его руку и снова лег.
Вороны были черными. Черные, как сама ночь. С наступлением темноты они улетали на покой, но с рассветом возвращались – птицы войны, спутники сражений являлись на свое гнусное пиршество.
«А ведь с этакими клювами они могли бы выклевать глаза и мне», – подумал он, обостренно ощущая под веками собственные глазные яблоки, круглые, горячие, сущий деликатес для пожирателей падали.
Они беспокойно вращались туда и сюда, тщетно ища забытья, в то время как всходившее солнце окрашивало веки темным, кровавым багрянцем.
Четверо мужчин собрались рядом с единственным окошком фермерского дома, тихо переговариваясь.
– Ну о каком бегстве ты толкуешь? – произнес один, кивнув наружу. – Побойся бога, парень! Самый здоровый из нас едва ковыляет, а шестеро вообще не могут ходить.
– Если ты можешь идти, то двигай, – подал голос кто-то из лежавших на полу. – Нечего из-за нас задерживаться.
Джейми скривился, бросив взгляд на свою раненую ногу, замотанную в обрывки килта.
Дункан Макдональд отвернулся от окна и с угрюмой улыбкой покачал головой. В жидком свете были отчетливо видны глубоко избороздившие его осунувшееся от усталости лицо морщины.
– Нет, лучше затаиться, – сказал он. – Начать с того, что англичане здесь кишмя кишат, что твои вши, – их из окна видно. Ни одному человеку не уйти целым с Друмосских болот.
– Даже бежавшим вчера с поля боя далеко не уйти, – тихо вставил Маккиннон. – Вы разве не слышали, как ночью прошли форсированным маршем английские войска? Думаете, им трудно будет настигнуть разношерстную компанию беглецов?
Все они знали ответ слишком хорошо. Многие из горцев, ослабевших от холода, изнеможения и голода, еще до сражения едва держались на ногах.
Джейми отвернулся к стене, уповая на то, что его люди покинули поле достаточно рано и ушли на приличное расстояние. Лаллиброх находился на отшибе, в стороне от Куллодена, и у них есть надежда спастись. Другое дело, что, как говорила ему Клэр, войска Камберленда, побуждаемые жаждой мести, беспощадно разорят всю горную Шотландию.
На сей раз мысль о Клэр вызвала лишь волну ужасной тоски. Господи, если бы она оказалась здесь, прикасалась к нему, лечила его раны и баюкала его голову у себя на коленях! Но она ушла – ушла от него на двести лет в будущее, – и слава богу, что так! Слезы медленно потекли из-под его закрытых век, и Джейми, несмотря на боль, перекатился на бок, чтобы скрыть их от других.
«Господи, только бы с ней все было хорошо, – взмолился он. – С ней и ребенком».
После полудня из незастекленных окон неожиданно потянуло дымом. Запах был острее и гуще, чем пороховая гарь, с ощутимым, пугающим душком того, что слишком уж напоминало поджаривающееся мясо.
– Они сжигают мертвых, – сказал Макдональд.
За все то время, что они находились в доме, он почти не сдвинулся со своего места у окна. Он и сам походил на мертвеца с этими слипшимися от грязи угольно-черными волосами и бледным, исхудавшим лицом.
То и дело над вересковым болотом разносился треск ружейных выстрелов. То были выстрелы милосердия – английские офицеры сострадательно добивали облаченных в тартаны бедолаг, прежде чем взгромоздить каждого из них на погребальный костер вместе с его более удачливыми, погибшими сразу товарищами. Когда Джейми поднял голову, Дункан Макдональд по-прежнему сидел у окна, но глаза его были закрыты.
Эван Камерон рядом с ним перекрестился.
– Да обретем мы столько же милости, – прошептал он.
Так оно и вышло: после полудня следующего дня у порога сельского дома затопали сапоги, и дверь распахнулась на беззвучных кожаных петлях.
– Господи!
Это приглушенное восклицание вырвалось у англичанина при виде того, что обнаружилось внутри. Сквозняк от двери зашевелил застоявшийся воздух над грязными, покрытыми пятнами крови телами людей, лежавших вповалку или сидевших на утоптанном земляном полу.
О вооруженном сопротивлении речи не шло: в нем не было смысла, да и сил на это ни у кого не осталось. Якобиты оставались, где были, предоставив определить свою судьбу появившемуся на пороге щеголеватому английскому майору в мундире с иголочки и до блеска начищенных сапогах.
Он замешкался, обвел взглядом помещение и шагнул внутрь. Следом за ним без промедления вошел его лейтенант.
– Я лорд Мелтон, – представился майор, оглядываясь по сторонам, как будто ища взглядом предводителя этих людей, к которому полагалось обратиться.
Встретив его взгляд, Дункан Макдональд встал и наклонил голову.
– Дункан Макдональд, из долины Ричи. А остальные… – он махнул рукой, – остатки армии его величества короля Якова.
– Так я и думал, – сухо промолвил англичанин.
Он был молод, лет тридцати с небольшим, но держался с уверенностью опытного солдата. Обведя пристальным взглядом находившихся в помещении людей, майор полез в карман и достал сложенный листок бумаги.
– Это приказ его светлости герцога Камберлендского, наделяющий меня полномочиями предавать смертной казни любого, кто окажется участником только что произошедшего изменнического восстания. – Он снова обвел взглядом помещение. – Есть здесь кто-нибудь, кто заявит о своей непричастности к измене?
Со стороны шотландцев послышался самый слабый смех. О какой непричастности могла идти речь, когда их всех обличали кровь и въевшаяся в лица пороховая гарь рокового для них сражения?
– Нет, мой лорд, – ответил Макдональд с едва заметной улыбкой на губах. – Здесь все изменники. Стало быть, нас всех повесят?
