На осколках разбитых надежд (СИ) - Струк Марина
«Интересно, мама действительно не понимает, что большая часть осужденных попадает в исправительные лагеря не за уголовные преступления? Притворяется? Нет, вряд ли, для нее действительно коммунисты и противники рейха в Германии — истинные преступники», подумал Рихард, глядя на мать через стол. Настроение от этой мысли испортилось, пропал аппетит. Это с дядей Ханке можно было обсудить положение дел в Германии и перегибы в политике непредвзято и здраво, а вот мама была ослеплена фюрером с самого восхождения на политический Олимп. Для нее все средства, которые применялись сейчас при строительстве «идеального государства для людей высшей расы», были хороши, какими бы они не были. Но он не мог не чувствовать злость в ее сторону всякий раз, когда вспоминал, что баронесса даже не задумалась отдавать ли Лену в руки эсэсовцу, отчего на сердце становилось совсем неспокойно. И он уверял себя, что она просто не знала, насколько русская была дорога и важна для него. Для матери она была просто предательницей рейха, которая едва не подвела ее сына под расследование гестапо.
И у него должно быть такое же убеждение. Для него Ленхен тоже должна быть только преступницей. Почему он до сих пор не может ни поверить в это, ни принять, когда уже вспомнил тот проклятый разговор перед отъездом? Пусть и кусками, но смысл был один — она сама призналась во всем.
Рихард решил скрыть от баронессы свой визит к эсэсовцу, как решил во время пути в Берлин. Времени было достаточно все обдумать и взвесить — они решили ехать на «опеле» из Тюрингии, забрав вахтельхундов с собой. Все жилые помещения в Розенбурге закрывались, но штат прислуги Рихард отстоял в споре с матерью. Ему категорически не нравилась идея отправить всех, кроме одной служанки, Татьяны, в трудовой лагерь при заводе в Лейпциге. Само слово «лагерь» теперь вызывало у него отторжение.
— Они все равно нужны, мама, — настаивал он. — Розенбург — большой дом, и без должного присмотра и ухода он придет в упадок. Мы вполне можем найти средства прокормить трех русских здесь. И платить пенсию Айке.
Рихард знал, что мать уступит ему, как бы против она ни была в этом вопросе. Потому что видел в глубине ее глаз плескавшееся чувство вины, которое изредка показывалось из-за холодной синевы. И потому ощущал неловкость, что винит мать за то, что случилось с Леной.
Первым делом, на следующие же день после возвращения Рихард направился в рейхсминистерство восточных оккупированных земель, которое теперь располагалось на Унтер-ден-Линден. В приемной ему не пришлось долго ждать — награды, которые Рихард получил за время службы в люфтваффе произвели должное впечатление на служащих министерства.
Наверное, надо было придумать заранее, что он скажет этому эсэсовцу, но в голову, как назло, ничего путного не лезло. Ведь он был так открыт перед этим оберштурмбаннфюрером, словно тот влез в его голову. У Рихарда перехватывало в горле от злости, что этот эсэсовец нагло влез в его жизнь и читал его письма к Лене. Тот, кто владеет информацией, владеет миром — старая как мир истина. Неизвестно еще, как поведет себя эсэсовец сейчас, когда увидит перед собой его. И Рихард сам не понимал до сих пор, какой линии поведения ему нужно держаться сейчас.
Чего он хотел в этом кабинете? Узнать действительно ли Ленхен преступница рейха? Способна ли она так ненавидеть, чтобы быть настолько близкой и при этом желать смерти? Причинили ли ей вред за это время? Попытается ли он забрать ее? Сумеет ли сдержать свою ярость при виде эсэсовца? Потому что Ленхен была его, Рихарда, а оберштурмбаннфюрер не имел никаких прав на нее, что бы ни было там, в Остланде…
Какие-то первобытные мысли, недостойные офицера, вызывающие в нем смешанные чувства и явно толкающие на безрассудство.
Для Рихарда так и осталось тайной, что бы он делал и что сказал бы. Потому что в кабинете, куда его провели, его встретил вовсе не оберштурмбаннфюрер Ротбауэр, а его временный заместитель, как представился Рихарду, низкий чуть полноватый штурмбанфюрер с редеющими волосами.
— Я бы все же хотел говорить именно с господином оберштурмбаннфюрером, — настоял Рихард, когда заместитель Ротбауэра предложил обговорить с ним вопросы, «которые привели сюда господина гауптмана». — Я понимаю его занятость, но все-таки… Полагаю, что оберштурмбаннфюрер в Остланде по делам рейхсминистерства? Когда он планирует вернуться? Или как я могу с ним связаться?
— Мне жаль огорчать вас, господин гауптман, — улыбнулся его собеседник странной сочувствующей улыбкой. — Оберштурмбаннфюрер погиб десять дней назад.
Рихард ожидал услышать в этом кабинете все что угодно, кроме этих слов. Это было неожиданно. И почему-то вдруг показалось, что это только к лучшему. Он приготовился к битве, а судьба вдруг решила помочь ему. Теперь дело оставалось за малым — узнать, куда определил Ротбауэр Лену. И сразу с Унтер-ден-Линден штрассе Рихард поехал к парку Тиргартен, где в одном из квартирных домов неподалеку жила семья оберштурмбаннфюрера. В подъезде дома он буквально взбежал по ступеням, а вот у самой двери с нужным ему номером заробел отчего-то как подросток перед первым свиданием. Застучало в висках от волнения, грозя приступом мигрени, если он не победит свои эмоции.
Пусть откроет именно она. Пусть он позвонит в дверной звонок, и дверь откроет именно она… Просто чтобы увидеть. Снова.
Дверь Рихарду открыла действительно служанка со знакомой нашивкой OST на платье. Но это была вовсе не Ленхен, к его острому разочарованию, кольнувшему иглой прямо в сердце. Русская служанка, опустив взгляд в пол, пригласила его войти и тихо сообщила, что что госпожа Ротбауэр занята подготовкой к переезду, но она все же уточнит, примет ли фрау гостя. После этих слов служанка оставила его в узком коридоре квартиры разглядывать надписи на коробках.
К удивлению Рихарда, в коридор вышла сама хозяйка — немка среднего роста с аккуратно уложенными локонами у лица с острым подбородком. Она была в черном платье, а на рукаве была повязана траурная повязка с символом рейха. На груди был приколот значок партии, поэтому Рихард решил не заговаривать напрямую о том, кого искал в этом доме.
— Я узнала вас сразу, господин гауптман. Часто показываю детям хронику героев рейха, чтобы они знали о величии страны и своих соотечественников. Так что вам нет нужды представляться. Жаль, что сын у бабушки. Он был бы счастлив увидеть вас воочию. Прошу простить эту русскую недотепу, что она оставила вас ждать здесь, в коридоре, — извинилась фрау Ротбауэр и пригласила его пройти в проходную комнату, которая когда-то служила гостиной, а сейчас тоже была заставлена коробками и свертками, в которых угадывались картины. На низком столике горел светильник Йоля в знак траура, несмотря на то что была середина дня.
— И прошу простить этот беспорядок. Мы уезжаем из Берлина. Сейчас для меня нет смысла оставаться в столице. После того, что случилось…
— Примите мои соболезнования, — произнес Рихард слова, положенные случаю. Ему очень хотелось, чтобы его собеседница не уловила ни нотки фальши в голосе. Они немного поговорили об этой аварии, которая случилась в небе недалеко от Ленинграда. Рихард не знал всех подробностей, поэтому с интересом услышал о том, как погиб оберштурмбаннфюрер.
— Зигфрид был очень тонкой натурой. Он обожал искусство всей своей душой и превосходно разбирался в живописи. Меня иногда удивляло, сколько всего он знает. Поэтому он был на своем месте в рейхсминистерстве, — говорила фрау Ротбауэр. — И он всегда хотел увидеть Версаль русских царей. Это было его давней мечтой. Но я не понимаю, почему он не подождал, пока закончится война. Земля, где находится дворец, не входила в ряд тех, где он работал. Я так и не поняла, что Зигфрид делал в этом проклятом месте. Вы, наверное, знаете, русские сбили самолет на обратном пути. Меня уверили, что летчик делал все, что мог, но вы же сами понимаете, как сложно посадить аварийную машину… Они все погибли на месте — Зигфрид, его денщик, несколько раненых, которых переправляли в Берлин.
