Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини
— Надеюсь, ты пришёл извиниться? — Не соизволив даже впустить его, полюбопытствовала Ксения. Она надменно приподняла чёрную бровь, и скрестила руки на груди, будто приготовившись слушать его оправдательные речи или сожаления. Беда лишь в том, что он не собирался ей ничего этого говорить.
— Нет, Ксения. Я пришёл вовсе не за этим.
— Тогда я не желаю тебя слушать! — Не дав ему договорить, пылко воскликнула Митрофанова. — Ты вёл себя как… как… ты вёл себя ужасно, Мишель! Ты очень сильно обидел меня, и я не желаю продолжать разговор до тех пор, пока ты…
— Тебе всё же придётся меня выслушать, Ксения. Обещаю, я не отниму у тебя много времени.
Он произнёс это до того отстранённым и чужим голосом, что Ксения невольно испугалась. Мишелю показалось, что она даже немного побледнела. Или воображение разыгралось из-за этой жары? Кто знает. Как бы там ни было, интересничать и тянуть время он не собирался, и мучить её тоже не хотел. Поэтому, прежде позволив себе короткий вздох сожаления, он сказал то, что, наверное, должен был сказать уже давно:
— Я разрываю нашу помолвку, Ксения, и освобождаю тебя ото всех обязательств передо мной. — Можно подумать, она хоть раз следовала этим обязательствам! Мишель, однако, решил не иронизировать, и договорил: — Теперь ты свободна, и вольна делать, что тебе вздумается, и… с кем тебе вздумается.
Побледнев ещё сильнее, Ксения невольно схватилась за сердце, и, пошатнувшись, прижалась спиной к распахнутой двери. И тихо, очень и очень тихо, прошептала:
— Что?
— Я думаю, ты меня прекрасно слышала. — Мишель поморщился, решив, что повторять дважды уж точно не станет.
— Ты… но… я же… — Запинаясь, Ксения не могла подобрать нужных слов. — Миша, это что, шутка?!
— По-твоему, я бы стал шутить такими вещами? Нет. Я предельно серьёзен.
— Но… но почему?! — Вскричала она, но голос её предательски дрогнул и сорвался. Бедняжка, определённо, была близка к истерике, а Мишель, как мы помним, женских слёз не выносил. Невесёлая улыбка появилась на его устах, он еле заметно покачал головой.
— Почему? А ты уверена, что хочешь это обсуждать?
Определённо, да! Она хотела! Жаждала, желала, изнемогала от нетерпения высказаться — о, да, сказать этому негодяю всё, что она о нём думала! Да как он смел?!
Как и большинство людей, Ксения старательно не замечала бревна в собственном глазу, зато старательно примечала каждую соринку в чужом. И, не имея ни малейшего намерения вспоминать про своё грехопадение с Авдеевым (и, между прочим, не с ним одним), она с вызовом спросила:
— Это из-за той рыжей девки? Из-за Александры?!
Ох, пошло-поехало… Мишель посмотрел на Ксению с жалостью, с самой настоящей жалостью, и попросил:
— Не переваливай с больной головы на здоровую, Ксения. Есть причины куда более серьёзные, и твоё… непостоянство одна из них. — Он с трудом подобрал нужное слово, стараясь изо всех сил, чтобы не оскорбить её. Прозвучало всё равно грубо, Ксения воинственно вскинула голову и недобро сощурила глаза.
— Моё непостоянство?! Моё?! Да посмотрел бы на себя, Волконский! И как это тебе не противно с этой… с простолюдинкой! Низко же ты пал! И ладно бы ещё дворянка, ну или хоть кто-то поприличнее! Это бы я ещё, может, и поняла! Но чтобы спутаться с авдеевской шлюхой… Не ожидала от тебя такого!
— А вот кто из вас двоих его шлюха — это ещё вопрос. — Справедливости ради заметил Мишель, за что тотчас же получил пощёчину. Ксения никому не позволяла себя оскорблять. Впрочем, оскорблять или озвучивать очевидные истины?
— Не смей. — Сквозь зубы процедила она. — Ты… ты… да как ты можешь, Миша?!
Упрёки и обвинения никоим образом не повлияли на его совесть, и не заставили его устыдиться. Тогда Ксения решила использовать другую тактику — упав на колени, она спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. Получилось всё равно театрально, несмотря на то, что слёзы эти были вовсе не лживыми — о, да, она действительно плакала от отчаяния и обиды! Такого с ней не случалось последние лет десять. Она даже на похоронах матери не плакала, держалась из последних сил, а сейчас?! Рыдала, как девчонка — брошенная, ненужная девчонка. Да ещё и у него на глазах!
— Прости. Я не думал, что тебя это так заденет. — Совершенно искренне сказал ей Мишель, пытаясь понять, что лучше — поднять её с колен и утешить, или — развернуться и уйти навсегда.
— А ты думал, мне всё равно, да?! — Глотая обиду, спросила она, и снова заплакала. — Миша, как ты можешь быть таким бесчувственным?! За что ты так со мной?!
За что? Она ещё спрашивала?!
— Ксения, извини, но я так не могу. — Тут можно было, конечно, привести массу весомых аргументов, например: не слишком-то приятно выслушивать от каждого второго о похождениях невесты за твоей же спиной, или, ещё лучше, в случае возможного рождения ребёнка сомневаться в собственном отцовстве до конца дней — тоже слишком-то здорово, не так ли? Но Мишель решил использовать другой аргумент, самый весомый и самый действенный. — Я не люблю тебя. Прости.
— Что…? — Ахнула она, забыв и про свои слёзы, и про свою обиду. И, не поднимаясь с колен, широко раскрытыми глазами уставилась на него, будто не веря. Мишель вздохнул, но повторять, опять же, не стал. — Миша… но… о, господи… — Поняв, что он это всерьёз, Ксения наконец-то вспомнила о гордости и чувстве собственного достоинства. И, решительно поджав губы, как тогда, в день похорон матери, она всё-таки встала, и сказала уверенно: — Уходи! Я не желаю больше тебя видеть.
Вот так они и расстались. Мишель молча развернулся и ушёл, а она, вернувшись в квартиру, закрыла дверь на ключ, и, точно сомнамбула, добрела до своей комнаты. И, рухнув поперёк кровати, беззвучно зарыдала, сжимая кулаки так сильно, что ногти едва ли не до крови впивались в нежные ладони. И слёзы её были горячими и искренними, такими искренними, как никогда прежде.
А вот у Мишеля искренним оказалось только безразличие. Хмурый, ещё более хмурый, чем обычно, он забрался на сиденье экипажа и назвал Игнату адрес гордеевской квартиры. Кучер, если и удивился, то виду не подал. Куда удивительнее ему казалось то, что молодой князь так скоро вышел от Ксении Митрофановой. Что же случилось? Поссорились? Гадать можно было сколько угодно, хозяин ведь всё равно не скажет, не утолит его любопытства…
Сам хозяин, тем временем, размышлял о вещах сторонних, к барышне Митрофановой не имеющих ни малейшего отношения. Скорее, наоборот. Адриан попросил забрать документы на отели, те, что Юлия Николаевна хранила у себя в сейфе, и Мишель старательно убеждал себя, что едет именно за ними. Не Гордеева же просить передать через слуг? Конечно, нет.
