Трейси Шевалье - Дева в голубом
Дети посыпались вслед за женщинами вниз по лестнице и вышли во двор, где мужчины навьючивали на осла кое-какой скарб и еду: козий сыр и батоны жесткого каштанового хлеба, поспешно испеченного Изабель еще ночью, пока не рассвело.
— Трогаемся, Сюзанна, — махнул рукой Бертран.
Сюзанна огляделась в поисках матери, но Анна так и не вышла на улицу. Она крепко обняла Изабель и трижды расцеловалась с ней.
— Боком, не забывай — боком, — прошептала Изабель. — И если начнутся схватки, немедленно вели Бертрану остановиться. Да помогут вам Мадонна и святая Маргарита благополучно добраться до Эля.
Сюзанну подсадили на осла, где она устроилась между тюками, свесив ноги на одну сторону.
— Adieu, papa, petits.[11]
Она кивнула отцу и детям. Дебора взобралась Бертрану на спину, он взялся за свободный конец веревки, закрепленной на недоуздке, почмокал, ударил осла пятками в бок и быстро двинулся вниз по горной тропе. Этьен и Маленький Жан отправились, проводить их до поворота на Эль, где они и должны были присоединиться к кортежу герцогини. Сюзанна оглянулась и не сводила взгляда с Изабель, пока не исчезла из виду. Лицо ее было бледно и печально.
— Дедушка, почему они уезжают? Почему Дебора уезжает? — спросила Мари.
Почти ровесницы — всего неделя разницы, — кузины всегда были неразлучны. Жан отвернулся. Мари пошла в дом следом за Изабель и примостилась рядом с Анной, занятой огнем в очаге.
— Почему, ну почему Дебора уехала? — повторяла она, пока Анне это не надоело, и она отшлепала внучку.
Война войной, а урожай не ждет. Мужчины, как обычно, отправились в поле, а Жан — на косовище, неподалеку от дома. Вопреки обыкновению Изабель за ним не последовала, они с Мари остались дома помогать Анне делать варенье. Маленький Жан и Якоб, хоть рост едва позволял ему удерживать грабли, трудились с отцом и дедом, сгребая рожь в снопы.
Изабель с Анной почти не разговаривали, словно отьезд Сюзанны замкнул им уста. Изабель дважды отвлекалась от дела, глядя куда-то в пространство и чертыхаясь, когда ладони ей обжигали горячие сливы. В конце концов Анна оттолкнула ее в сторону.
— Варенье слишком дорогая вещь, чтобы попусту разбрасываться добром.
Занявшись мытьем посуды, Изабель часто выходила па порог глотнуть свежего воздуха и послушать тишину, разлитую в долине. Как-то раз за ней последовала Мари. Она встала рядом с матерью на пороге, вытирая ручонки, красные от сливового сока, — она перебирала плоды, откладывая в сторону незрелые и гнилые.
— Maman, — наученная горьким опытом, девочка говорила тихо, — maman, почему они уехали?
— Потому что им страшно, — секунду помолчав и вытирая пот с висков, ответила Изабель.
— Страшно чего?
— Они боятся плохих людей, которые могут сделать им больно.
— К нам идут плохие люди?
Скрывая от Мари дрожащие руки, Изабель засунула их под фартук.
— Да нет, chérie,[12] не думаю. Просто они нервничают, ведь у Сюзанны скоро будет ребеночек.
— А скоро я увижу Дебору?
— Скоро.
От отца Мари унаследовала голубые глаза и, к радости Изабель, его же светлые волосы. Окажись они рыжими, Изабель обязательно перекрасила бы их соком черного каштана. Сейчас Мари смотрела на нее своими блестящими глазками пристально и тревожно. Изабель не умела лгать дочери.
В полдень, когда Изабель принесла мужчинам обед, на поле появился Пьер Ле Форе. Он назвал имена беглецов — их оказалось немного, в основном те, у кого было чем поживиться, или дочери, которым грозит поругание, или, наконец, давние связи с герцогом.
Самую удивительную новость он приберег под конец.
— Ушел месье Марсель, — с плохо скрываемой радостью объявил он. — На север, через Мон-Лозер.
Повисло молчание. Жан взялся за косу.
— Он вернется, — коротко бросил он, возвращаясь к работе.
Пьер Ле Форе секунду наблюдал за его размеренными движениями, затем озабоченно огляделся, словно вспомнив, что солдаты могут появиться каждую минуту, и, подозвав пронзительным свистом собаку, быстро ушел.
Нынче утром работа в поле не клеилась. Не говоря уж об отсутствии Бертрана и Сюзанны, работники, нанятые Жаном, так и не появились, опасаясь, видно, связываться с семьей, принадлежащей герцогскому клану. Мальчики не поспевали за взрослыми, так что Жану с Этьеном то и дело приходилось откладывать косы и браться за грабли.
— Давайте я займусь жнивьем, — вызвалась Изабель, радуясь возможности отделаться от Анны и вырваться из угрюмой атмосферы дома. — Твоя мать, maman, и без меня справится с вареньем. Якоб с Мари ей помогут. Ну пожалуйста. — Изабель редко называла Анну maman, только когда надо было подольститься.
К ее радости, мужчины согласились. Якоб отправился домой, а Изабель с Маленьким Жаном пристроились в кильватер к косцам, ловко сбивая рожь в стога, выравнивая их и оставляя сушиться. Работали они споро, вскоре вся одежда пропиталась потом. Время от времени Изабель отставляла грабли и прислушивалась. Небо, огромное и пустое, было покрыто желтоватой пленкой. Казалось, весь мир притих, ожидая чего-то вместе с ней.
Первым их услышал Якоб. Где-то ближе к наступлению сумерек он появился на границе поля и не переводя дыхания бросился к своим. Все остановились, глядя на него. У Изабель бешено колотилось сердце. Добежав до взрослых, мальчик согнулся пополам и принялся жадно глотать воздух.
— Ecoute, papa,[13] — вот и все, что он выдавил из себя, когда смог наконец заговорить, и указал в сторону долины.
Все прислушались. Поначалу Изабель уловила только пение птиц и собственное дыхание. Затем издали донесся глухой стук копыт.
— Десять. Десять лошадей, — объявил Якоб. Изабель выронила грабли, схватила его за руку и бросилась бежать.
Самым резвым оказался Маленький Жан. Всего девяти лет от роду, да еще после целого дня тяжелой работы, он тем не менее легко обогнал отца. Мальчик влетел в амбар и замкнул дверь на щеколду. Этьен с Жаном принялись таскать воду из ближнего источника, Изабель с Якобом тем временем закрывали ставни.
Мари стояла посреди комнаты, прижимая к груди букет лаванды. Анна, будто ничего не замечая, продолжала хлопотать у огня, а когда все собрались за столом, сказана просто:
— Нам ничто не грозит.
И это были последние слова, которые Изабель услышала от старухи.
Время шло, но никто не появлялся.
Семья безмолвно сидела за столом, каждый на своем обычном месте, но еды ни перед кем не было. В доме было темно: огонь почти погас, свечи не горели, и лишь сквозь щели в ставнях проникал тусклый свет. Изабель пристроилась на скамье, Мари рядом с ней, держа мать зa руку и переложив лаванду на колени. Жан, выпрямившись, сидел во главе стола. Этьен не поднимал глаз от стиснутых кулаков, и вид у него был такой же бесстрастный, как у отца, разве что щека время от времени подергивалась. Анна, закрыв глаза, потирала лоб и сдавливала большим и указательным пальцами переносицу. Маленький Жан извлек из кармана нож и положил перед собой на стол. Он то и дело поднимал его, вертел в пальцах, пробовал лезвие, снова возвращал на место. Якоб устроился немного в стороне, там, где обычно сидел Сюзанна, Бертран и Дебора. В руке у него был зажат кругляш, остальные лежали в кармане. Он всегда любил разноцветные камни, в изобилии раскиданные по берегам и на дне Тарна, особенно пронзительно-красные и желтые. Якоб не выбрасывал их, даже когда, высохнув, они меняли цвет и становились тускло-серыми. Ведь если хочешь увидеть их подлинный цвет, всегда можно лизнуть.
