К. Харрис - Что остается от небес
Топорик на одно предательское мгновение замер и опять тяжело опустился.
– А если и так?
– Не хотите рассказать, зачем?
Мясник не поднимал глаз от своего занятия, но Себастьян заметил, как сердито напряглась его мощная нижняя челюсть.
– Что значит «зачем»?
– Не такой уж мудреный вопрос.
– Я человек простой, – снова удар. – Если хотите, чтоб я понимал, говорите простыми словами.
– Проще, чем «зачем»?
Вогнав топор в коровий бок, Джек Слейд отпустил подрагивающую ручку и неторопливо разогнулся, распрямляя крупное мускулистое тело.
– Епископу нравятся мои свиные отбивные, понятно? Я доставил их. Вот так все просто.
Более нелепой истории Девлину не доводилось слышать.
– И часто вы так делаете?
– Время от времени. Я не для всех так стараюсь, видите ли. Но епископ был особенным покупателем.
– Понятное дело, – глянул Себастьян на овечьи головы, висевшие над дверью. – Бараньи отбивные, вы сказали?
– Именно.
– Значит, вы утверждаете… что? Что епископу не понравился вид ваших бараньих отбивных?
– На что это вы намекаете? Да спросите любого на улице – вам скажут, что, если требуется свежайшее мясо, надо идти к Джеку Слейду.
– Может, вы принесли епископу бараньи отбивные, в то время как ему хотелось свиных?
– Шуткуете так, что ли? – раздулись ноздри мясника.
– Всего лишь пытаюсь понять, почему визит обыкновенного мясника разволновал самого епископа Лондонского.
– А кто сказал, что мой визит его разволновал? – прищурился Слейд.
– А какая разница?
– Да никакой, – мясник, повернувшись, вытащил топорик из полуразделанной туши. – Но кто бы это ни заявил, он ошибается.
Слейд не сводил глаз с мяса на колоде, Себастьян не спускал глаз с топора.
– Значит, вы утверждаете, что епископ не был расстроен?
– Этого я не говорю. На самом деле, до нашей встречи Прескотт уже был не на шутку зол. Но я тут вовсе ни при чем, – мясник выплевывал слова, крепко сжав топорище и воинственно выпятив челюсть. – Вы, ищейки, никак не можете оставить человека в покое, да? Я отмотал свои четырнадцать годков в Ботани-Бей. Пока мучился там, умерла моя бедная женушка. А за передрягу, случившуюся в Сиднее, еще семь лет накинули. Да еще три года сверх того пришлось надрываться, чтобы скопить деньжат на дорогу домой. Но теперь я человек свободный, слышите? И полиции с этим ничего не поделать. Почему б вам не убраться отсюдова и не пойти морочить голову кому другому?
– За что вас выслали? – поинтересовался Девлин, получив объяснение въевшемуся в кожу загару хозяина лавки.
– А то вы не знаете, – быстрым поворотом кисти мясник метнул топорик в доску, находившуюся между собеседниками. Вонзившись в дерево, орудие задрожало и замерло.
– За убийство, верно?
– Я сейчас закрываюсь, – буркнул Слейд.
Содрав с себя окровавленный фартук, он шмыгнул за драную занавеску, отгораживающую лавку от задней комнаты, оставив Себастьяна наедине с мухами и муторным духом сырого мяса и крови.
Виконт направлялся вниз по улице, когда заметил Обадию Слейда. Стиснув тяжелые кулаки и выпятив мощную челюсть, тот ходко поднимался по холму. Одно напряженное мгновение бывший капрал смотрел прямо на Себастьяна. Но простецкая одежда, поседевшие волосы и отсутствие военной выправки ввели его в заблуждение. Девлин видел, как сын мясника нахмурился, словно пытаясь поймать ускользающее воспоминание.
Себастьян прошагал мимо, не останавливаясь.
Обадия Слейд пока не связал воедино юного офицера, который на Пиренеях хотел его повесить, и только что встреченного пожилого, немодно одетого лондонца.
Но со временем он это сделает.
ГЛАВА 14
– Только не говори, что в этом убийстве замешан Обадия Слейд, – Пол Гибсон поднял взгляд с распотрошенного тела, простертого перед ним на каменной плите.
От Монквелл-стрит Себастьян направился на Тауэр-Хилл, в хирургический кабинет друга. Едва глянув на то, что проделывает доктор с внутренностями трупа из прошлого века, виконт тут же уставился за порог, на неухоженный дворик.
– Может, да. А может, и нет. Но его отец явно что-то не договаривает.
– И что, папаша похож на сына?
– Как две капли.
– Тогда, друг мой, тебе следует быть вдвое осторожнее.
– Не премину.
Девлин заставил себя вернуться взглядом к оскалившемуся на столе ужасу.
– Так что ты можешь рассказать вот об этом?
– Ну… судя по зубам и некоторым другим признакам, нашему приятелю было лет сорок, когда ему всадили в спину кинжал. Это был очень крупный мужчина, ростом выше шести футов и весом стоунов примерно в двадцать пять[28].
– Действительно, здоровяк, – согласился виконт.
– Из состояния его внутренних органов явствует, что джентльмен не ограничивал себя ни в еде, ни в выпивке.
– Ничего необычного.
– К сожалению. Он сохранил большинство собственных зубов, но вот левое предплечье, похоже, некогда было сломано и неправильно срослось. Видишь?
Себастьян внимательно осмотрел заметное искривление на левой руке мертвеца, чуть ниже локтя.
– Из одежды ничего интересного?
– Ничего, что помогло бы выяснить имя убитого. В жилете лежали превосходные золотые часы, но, к сожалению, без гравировки. На брелоке изображение вставшего на задние лапы льва, а не фамильный герб. А в кошельке всего несколько банкнот, выпущенных между 1778 и 1781 годами. Я отправил вещи на Боу-стрит.
– 1781 год? По крайней мере, это несколько сужает временные рамки, – вгляделся виконт в темное, иссохшее лицо трупа. – Никаких повреждений, кроме ножевой раны в спине?
– Сам посмотри, – перевернув тело на бок, Гибсон указал на разрез как раз под левой лопаткой. – Вот здесь я обнаружил кинжал. Но жертву ударили еще вот сюда, – ткнул хирург немного левее, – и сюда.
– Три удара. И все в спину.
– Первые две раны не такие глубокие, – доктор снова уложил труп ровно. – Может, я еще какие-то пропустил, принимая во внимание состояние тела.
– И никаких зацепок, кто мог убить этого человека и почему?
– Извини.
– А где епископ? – окинул Девлин быстрым взглядом небольшое промозглое помещение.
– При полном параде лежит в Лондон-хаусе.
– Ах, да. А когда похороны?
– Где-то через неделю.
– Через неделю?!
Гибсон пожал плечами:
– Церковь должна дать возможность всем скорбящим заказать надлежащие траурные одеяния.
– По крайней мере, торговцы трупами из могил к тому времени вряд ли заинтересуются телом.
