Виктория Александер - Урок супружества
— А чем они плохи? Если уж быть до конца откровенной, я едва ли вижу разницу между ними и вами. — Она немного отпила из бокала, и продолжила. — К тому же они далеко не так раздражительны и сварливы как вы.
— Сварлив? — Томас едва сдерживал улыбку, не желая, чтобы ее попытка поддеть его удалась, но уголки губ все же подрагивали, не смотря на все его усилия.
— И все же, нет, они — не то, что мне нужно. Заметьте, я не говорю, что мне совсем никто не нужен. Но вы уже знаете, что у меня нет желания выходить замуж.
— Да, — тихо ответил он, — вы хотите ощутить полноту жизни.
— Правильно, — Марианна подошла к одному из кресел с высокой спинкой и села в него. Обхватив бокал двумя руками, она посмотрела на Томаса через стекла очков. — Даже если бы я действительно желала выйти замуж, мне бы хотелось, чтобы мой избранник был немного более волнующим, нежели ваши друзья.
— Более волнующим? — переспросил Хелмсли, вздернув бровь, — Большинство женщин находят их весьма волнующими.
— Неужели? Что ж, возможно, «волнующий» немного не то слово. — Призадумавшись на секунду, Марианна продолжила: — Пожалуй, рискованный будет более подходящим. Такой, как мужчины здесь. — Она указала рукой на ряды книг на полках. — Мужчины, которые живут на страницах книг, что я читала. Мужчины, которые храбро встречают опасности, подстерегающие их на стремнинах Амазонки, исследуют джунгли в самом сердце Африки или ищут спрятанные сокровища Египетских фараонов.
— Чертовски трудно найти исследователей на улицах Лондона, — сострадательно ответил Томас.
— Я тоже так думаю. И герои–авантюристы, полагаю, живут главным образом лишь на страницах книг, и чрезвычайно редки в реальной жизни. Встреть я такого мужчину — вероятно, изменила бы своё решение относительно брака. А пока, однако, — девушка взболтнула бренди в бокале, — что касается моего желания ощутить полноту жизни, думаю, и Пеннингтон, и Беркли, будут более чем рады помочь мне в этом стремлении.
— Помочь вам? — Обойдя вокруг стола, Хелмсли прислонился к нему, чтобы смотреть прямо на девушку. — Не соблаговолите ли объяснить, что именно вы подразумеваете под словами «помочь вам»?
— Хорошо, — задумчиво ответила Марианна, отпив из бокала, — к примеру — чтобы вам было понятно — вы как–то сказали, что не поцелуете меня снова.
— И я говорил совершенно серьезно. — Произнося эти слова, в душе Томас сознавал, что они были ложью.
— Полагаю, Пеннингтон или Беркли не откажут мне, и, как мне кажется, с радостью исполнят мою просьбу.
— Кто бы сомневался. Тем не менее, — маркиз прищурился, — я не могу этого позволить.
— Позволить? — рассмеялась девушка. — Едва ли у вас есть такое право.
— И все же, это так. Здесь я главный. — Его голос стал грубее. — Ваш брат возложил на меня ответственность за вас и ваших сестер, и я серьезно отношусь к этой задаче. Сейчас вы под моей защитой и…
— Какой вздор! — Улыбнувшись, она сделала еще глоток.
— Вздор? Что это за ответ такой — «вздор»?
— Вполне соответствующий той чепухе, что вы несете. — Голос Марианны оставался спокойным, а выражение лица прозаичным. — Я уже не ребенок. И какие бы обещания вы не давали моему брату, в действительности, вы не имеете права говорить мне, что я могу, а чего не могу делать. К тому же вы являетесь лишь дальним родственником мне и моим сестрам.
— Я имею моральные обязательства, — в голосе Томаса почти слышался стон. И он совсем не узнавал себя. Это говорил не Томас Эффингтон. Насколько он мог помнить, так разговаривал его дед. Теперь и он говорил, как бы, чванливо. Но ничего не мог с собой поделать. — И до тех пор пока вы живете под моей крышей, здесь не будет никаких поцелуев. Никого и ни с кем. Я запрещаю.
— Запрещаете? — Поставив бокал, Марианна поднялась. — Что за нелепость. — Она находилась на расстоянии вытянутой руки и сверлила его взглядом. — Я буду целовать, кого захочу и когда захочу. Пеннингтона или Беркли, да даже вас, если на то пошло.
— Да такие, как Пеннингтон и Беркли, известны своей безрассудностью. Вы запросто можете оказаться в центре скандала. С разрушенной репутацией. Я этого не допущу.
— Ну а вы, более благоразумны, чем ваши друзья?
— Хотелось бы в это верить. Но речь сейчас идет не обо мне.
— Вот именно, а обо мне. Поэтому, раз я не собираюсь выходить замуж, моя репутация или отсутствие таковой, едва ли что–то значит. — Голос девушки оставался по–прежнему спокойным, но в глазах сверкал вызов. — Я говорила вам о своих умозаключениях по поводу моей добродетели. Вы наверняка помните…
— Не произносите этого снова.
— Хорошо. Но я все же хочу ощутить всю полноту жизни…
И к своему ужасу, Томас, наконец, понял, истинное значение этой фразы.
— …и мне нужен кто–то, хм, с кем я могла бы разделить эту полноту. Мне нужен кто–то, как я полагаю… кто научил бы меня.
Черт возьми.
— И если вы запрещаете мне целовать кого–либо другого…
— Кого–либо вообще. — Хелмсли сжал челюсти.
— …Кого–либо другого, тогда меня должны поцеловать вы. — Чопорный тон ее голоса не скрывал неповиновения, сверкающего в глазах девушки. Они стояли лицом к лицу. Марианна сняла свои очки и аккуратно положила их на стол. — Я считаю, что это ваша обязанность.
— Моя обязанность? Осмелюсь сказать…Не думаю…что… Я… — Казалось, он не мог подобрать нужных слов. Бог ты мой, да он заикается! Он никогда, за всю свою жизнь, не заикался. Так что же с ним сделала эта невыносимая женщина?
— Томас, подумайте об этом, как об уроке. — Она наклонилась вперед и скользнула губами по его рту.
Томас застыл, борясь между желанием и долгом.
— Урок… — при этих тихих словах, ее губы почти касались его, — …жизни.
Прикосновение Марианны было одновременно неуверенным и решительным. Дерзким и мягким. Невинным и …зазывающим.
Ее руки обвились вокруг его шеи, и он забыл, как дышать. Он желал ее. Хотел этого. Ему следует оттолкнуть ее. Немедля. Пока все мысли о чести и долге не смыло волной желания, пока оно не побороло здравый смысл.
Марианна отстранилась и посмотрела Томасу в глаза.
— Но если вы все же хотите, что бы Пенн…
— Этого я совершенно точно не хочу. — Отшвырнув стакан, маркиз обнял девушку и прижал свои губы к ее.
Будь не ладна эта женщина. Отлично, если она жаждет поцелуя, он ее поцелует. Если она хочет получить урок, он будет более чем рад стать ее учителем. Ее единственным учителем. Уж в этом он знал толк. В душе он боролся с собой, убеждая себя, что всего лишь защищает ее от других мужчин. Она была права. Это его обязанность. Его долг. К тому же он, действительно, был здесь главным, и таким образом, смог бы держать ситуацию под контролем.
