Жюльетта Бенцони - Сделка с дьяволом
— Этот Батлер оставил вам какой-нибудь адрес, где его искать? — спросила она.
— Говорю тебе, госпожа графиня, я хотел его выследить, — с упреком отвечал турок. — Он сказал, что зайдет еще…
— Когда?
— Не знаю. Не раньше чем через несколько дней.
Ведь надо время, чтобы письмо дошло, и время, чтобы добраться до Парижа…
— Верно. Если он вернется, Тимур, никто из вас меня не видел. Я попытаюсь освободить вашу хозяйку как можно быстрее, и если получится, до его возвращения. Если на то будет воля божья, — добавила она, перекрестившись. Ливия последовала ее примеру.
— Я пойду с тобой, — заявил Тимур. — Тебе нужен телохранитель, раз этот мерзкий гяур бродит по Парижу…
— Я предпочитаю, чтобы вы остались здесь, на тот случай, если он вернется. Но вы знаете, где меня искать, и так или иначе я позову вас, если мне понадобится помощь. Вы все еще позируете Делакруа, Тимур?
— Нет, сейчас нет.
— Может быть, вы еще туда вернетесь. Это хорошее место для встреч. Впрочем, я сейчас туда и отправляюсь…
У Дома Инвалидов Гортензия села в фиакр, который доставил ее на набережную Вольтера, где находилась мастерская художника. И здесь тоже воспоминания… После представления ко двору и последовавшей за ней попытки освободить Джанфранко Гортензия нашла здесь временный, но не менее гостеприимный кров. Здесь, к ее изумлению и восторгу, ее нашел Жан, и они провели несколько самых незабываемых часов.
Погруженная в эти мысли, она постучала в зеленую дверь мастерской.
— Войдите! — рявкнул знакомый голос. — Но кто бы вы ни были, не мешайте мне!
Гортензия осторожно открыла дверь и вошла. Художник действительно с головой ушел в работу. Облаченный в свою любимую просторную блузу из красной фланели, Эжен Делакруа, со всклоченными волосами, лицом, перепачканным краской, лихорадочно трудился над огромным полотном, взглянув на которое Гортензия покачнулась, как от удара…
Смело взбираясь на покрытую убитыми баррикаду, увлекая за собой народ, возникшая из дыма пушечных залпов Свобода, размахивая трехцветным флагом, рвалась вперед, как будто стремясь вырваться из рамок картины. Ошибиться было невозможно, это был бой за Ратушу, свидетельницей которого была Гортензия. Бежевые и серые фасады домов, очертания собора Парижской Богоматери и почти полностью скрытое клубами дыма июльское небо… Это было эпическое повествование о тех событиях, и оно никого не могло оставить равнодушным. Что же до самой Свободы с обнаженной грудью, к которой было обращено разгоревшееся лицо человека с ружьем, которому художник придал свои черты, у нее был прекрасный профиль Фелисии, с ее чистым высоким лбом. Это была несомненно она, пусть даже художник и придал ей больше физической силы и мощи, чем это было у оригинала. Высокая и тонкая фигура графини Морозини не могла служить моделью для оживления рубенсовских форм, символизировавших силу. Но лицо!
Погрузившись в созерцание, Гортензия и не заметила, что Делакруа перестал писать и стоял теперь с ней рядом, вооруженный, как копьем, длинной кистью, которой он прорисовывал небо.
— Если не ошибаюсь, картина вам нравится? — произнес Делакруа таким обыденным тоном, будто они расстались только вчера.
Она перевела на него взгляд, в котором читалось восхищение с грустью пополам.
— Она понравилась бы мне еще больше, если бы Свобода сама была на воле.
Художник положил мольберт и кисть, вытер о тряпку руки и со всем изяществом светского человека поцеловал кончики пальцев посетительнице. Его черные глаза искрились неподдельной радостью.
— Сегодня на меня поистине снизошло благословение господне, ибо на Рождество мне послан ангел, — весело сказал он. — Я бесконечно счастлив вновь увидеть вас, мадам. Однако что вы только что сказали о моей Свободе? Она арестована? Это что, дело рук австрийцев?
— Она даже не успела добраться до Австрии. Ее арестовали в Париже через несколько дней после того, как мы расстались. Она сейчас в тюрьме Ля Форс, и я пришла просить вашей помощи.
Ей в очередной раз пришлось рассказать о своем отъезде, о встрече с Видоком, добавив то, что она узнала от Тимура. Делакруа слушал эту исповедь, все более и более мрачнея.
— Мне необходимо повидаться с королем, — закончила свой рассказ Гортензия. — Я рассчитывала на мадам де Дино и князя, но они сейчас в Англии. Такое невезение…
— А нужны ли они вам? Вы дочь человека, бывшего достаточно могущественным. Банк Гранье существует по-прежнему, и режим ему кое-чем обязан. Именно поэтому Видок и вызвал вас. Какая еще помощь вам нужна?
— Мне надо поговорить с королем с глазу на глаз.
Уж очень тонкое у меня к нему дело… Такое не обсудишь на совете министров.
— Да уж, здесь вы совершенно правы. Шутка сказать — бомба! Бедная графиня!
— Кроме того, похоже, просьб об аудиенции слишком много. Моя может не дождаться своей очереди.
А время торопит. Потому-то я и обратилась к вам.
— Ко мне? Кто же мог внушить вам, что я обладаю хоть малейшей властью?
— Король вас ценит, как мне сказали. Он сюда захаживает запросто, по-соседски…
— Все это Видок вам рассказал, не так ли?
— Да, он. Великие художники всегда пользуются своим влиянием на королей, которые их ценят. Не могли бы вы воспользоваться этой привилегией ради меня? Когда король будет у вас?
— Откуда же мне знать, бедное мое дитя? Если он и приходит, то всегда неожиданно. Признаю, что он очень интересуется этой работой, в которой видит отображение своего триумфа… Но этого недостаточно, даже чтобы заплатить мне сумму, необходимую для завершения картины! Я даже вынужден был обратиться к цивильному листу , куда включены назначенные к уплате долги двора Карла Десятого, чтобы мне заплатили гонорар за «Битву при Пуатье», заказанную мне герцогиней де Берри…
— Если вам нужны деньги, я могу добиться для вас ссуды… а хотите, сама дам вам необходимую сумму.
Улыбка, скорее похожая на гримасу, мелькнула на его смуглом, красивом лице, которое могло бы принадлежать какому-нибудь восточному принцу.
— Нет, спасибо, дорогая моя. Только не вы! Я хочу получить то, что мне причитается, ни больше, ни меньше. Что же касается короля, может быть, есть способ представить вас ему, не дожидаясь, пока он явится сюда. Это может затянуться. А вы говорите, время не терпит?
— Для нее, а не для меня! — ответила Гортензия, кивком указав на незаконченное полотно. — Но вы о чем-то подумали?
— О прогулке, обычной прогулке, которую мы могли бы совершить с вами. Например, что вы скажете о следующем вторнике?
— Вторник? Но ведь сегодня только пятница…
