Джейн Фэйзер - Клевета
Гай вскочил.
— Забудь об этом навсегда, Магдален. Ты еще ребенок, и сбита с толку всем тем, что с тобой произошло. Послезавтра ты уедешь обратно в замок Беллер, а там, я надеюсь, ты будешь молиться о том, чтобы твой муж вернулся домой целым и невредимым, успешно завершив предпринятое им дело.
— Я буду молиться только за вас, — сказала она твердо, и серые глаза сверкнули так решительно, что Гай был поражен. Но недаром она была дочерью Изольды де Боргар и его светлости Джона Гонтского, герцога Ланкастерского.
3
Наблюдая за сражением, леди Магдален де Бресс еще раз пришла к выводу, что рыцарский турнир — это довольно глупое времяпрепровождение, когда леденящие кровь крики и свирепая, но почти всегда безвредная потасовка вооруженных мужчин чередуются со скучными и длинными геральдическими церемониями. Ребенком она жаждала увидеть хотя бы один такой турнир, но теперь, возможно, под влиянием скептицизма, приобретенного с годами, она никак не могла взять в голову, зачем это мужчинам в жаркий августовский полдень обряжаться в тяжелые латы, скакать по грязной, пыльной арене, сотрясать воздух воинственными криками, шпынять друг друга копьями или лупить плашмя мечом, пока один из них не свалится с лошади на арену, сразу став похожим на куколку бабочки чудовищных размеров.
Но все эти еретические соображения приходилось держать при себе. В битком набитых рядах вокруг арены волнение и щекочущий нервы страх были почти осязаемы, у зрителей от переживаний даже выступал пот на лбу — а, может, это от августовской жары, да еще от пышных платьев и меховых накидок. Но соображения удобства отодвигались на второй план, когда требовалось прилюдно подтвердить свое высокое положение и богатство. Магдален чувствовала, что ей становится дурно; струйки пота стекали по плечам и груди, и она потихоньку, чтобы никто не заметил, отлепляла платье от тела, тем самым чуть-чуть проветривая кожу.
Леди справа, вознося руки, громко умоляла всех святых сохранить ее мужа целым и невредимым, потом начинала бормотать молитвы, независимо от того участвовал муж в поединке или нет. При всяком скрежете стали или особенно яростном крике голос у нее срывался, но через секунду она возобновляла свое занятие с удвоенной энергией. Пыль, поднятая копытами лошадей во время поединка, была такой густой, что нельзя было толком разобрать, что, собственно, происходит на арене, хотя Магдален сидела на передней скамье ложи Ланкастера. Король сегодня по каким-то причинам отсутствовал, и руководство турниром лежало на его царственном брате. Над пурпурным навесом ложи развевался штандарт Плантагенетов с французской лилией на резном стуле с пурпурными драпировками, украшенными красной розой в центре покрытого бархатом помоста, впереди остальных. Сегодня он пребывал в мрачном расположении духа и явно тяготился ролью зрителя и арбитра. Его жена Констанца молча сидела рядом. Она нервничала, но по опыту знала, что лучше не трогать мужа.
На большой помост в сопровождении герольдов и помощников вышли маршалы. Магдален нагнулась вперед, чтобы лучше слышать. Сейчас должны были объявить о ее муже — собственно, ради этого она и присутствовала на турнире. Пыль от предыдущей схватки медленно оседала, прислуга бегала по арене с ведрами, окропляя землю. Наконец взревели рога, и герольд объявил о сражении один на один между сьёром Эдмундом де Брессом и сьёром Жилем де Ламбером.
Рыцари на мощных боевых конях въехали на арену с противоположных ее концов, но вместо того чтобы остановиться и ждать сигнала о начале поединка, они проскакали к ложе Ланкастера. Там они подняли забрала и в один голос заявили:
— Ваша светлость, мы просим разрешить нам сражаться всерьез.
С соседних скамей люди даже привстали, они вытягивали головы, прислушивались, и спрашивали друг у друга в чем дело. Крестьяне и слуги полезли на ограждения. Предвкушавшие начало поединка, они возбужденно переговаривались.
Магдален, прекрасно сознававшая, что для такой необычной просьбы должна быть и необычная причина, вдруг ощутила на себе пристальный взгляд мужа. Он защищал ее цвета, на шлеме у него был накручен связанный ею шарф из серебряных тонких нитей. И сейчас Эдмунд, не отрываясь смотрел прямо на нее. Ничего не понимая, она поглядела на Джона Гонтского — герцог был явно недоволен.
— Правила этого турнира предусматривают только сражение ради потехи. У вас что, ссора какая-то, если вы решили устроить смертоубийство под знаменами дружбы?
— Такова наша просьба, ваша светлость, — упрямо повторил Эдмунд.
— Уймитесь, горячие головы! — Гай де Жерве появился рядом с Джоном Гонтским в серебристо-голубом плаще поверх доспехов, но без шлема. Он уже принимал участие в одном из утренних сражений и до финальной схватки выступать не собирался.
Герцог и де Жерве о чем-то тихо говорили. Магдален привстала, пытаясь услышать хоть что-нибудь. Ничего не понимающая, она старалась не смотреть на Эдмунда. Она отвела взгляд и стала рассматривать рыцарские шатры за ограждениями, вспоминая уроки геральдики, полученные в доме де Жерве, чтобы по развевающимся вымпелам распознать, кто и откуда прибыл.
Между тем два юных рыцаря сидели на лошадях, серьезные и непреклонные, с нетерпением ожидая ответа на свою просьбу.
Лорды и леди — вассалы герцога — окружавшие Магдален, бросали на жену де Бресса взгляды, исполненные любопытства. После введения в королевский двор под эгидой Ланкастеров и недавнего триумфального возвращения ее супруга из Франции она стала предметом всеобщих пересудов и — в немалой степени — зависти. Еще бы! Ее муж молод и знатен, он отличился в ходе недавней военной кампании в Пикардии, а главное, лорд де Бресс — владелец богатейшего лена. Этой парочке явно улыбнулась фортуна, и было совершенно непонятно, зачем сьёру де Брессу понадобилось ставить на карту свою жизнь.
Джон Гонтский тем временем, повернув голову, слушал де Жерве и посматривал при этом на дочь. Глаза его холодно вспыхивали. Наконец, что-то ответив де Жерве, он положил руки на подлокотники кресла, и наклонившись вперед, сказал:
— Правила этого турнира разрешают сражаться только ради потехи, и вам придется придерживаться правил.
Всем стало ясно, что разговор окончен, и рыцари, опустив забрала, разъехались в разные концы арены. Зрители, большинство были заинтригованы происходящим, радостно взволнованные, с нетерпением ожидали чего-то необычного.
— Именем Господа и Святого Георгия — вперед!
Гай де Жерве, стоя возле своего сюзерена, с тревогой наблюдал, как маршалы отдают команду, а всадники устремляются друг к другу, громыхая железными доспехами. Высокие седла и длинные стремена позволяли им буквально стоять на могучих спинах лошадей, выбирая наиболее удачный момент для удара копьем. И вот соперники столкнулись, тупые — в соответствии с правилами — копья тут же сломались. Разъехавшись, они сразу же вернулись на исходные позиции и получили от оруженосцев новые копья. При повторном столкновении копья вновь скользнули по щитам и опять сломались, а лошади, подняв копытами комья земли, разминулись. Зрители заулюлюкали. Это было плохое сражение — плохое потому, что его участники совершенно не собирались развлекать зрителей, демонстрировать мастерство владения оружием и технику боя, а с нескрываемым ожесточением кидались друг на друга.
