Барбара Картленд - Страсть и цветок
— Но… почему же?
— Потому, что и в моем сердце сейчас те же чувства! Неужели ты не поняла, мой ангел, душа моя, что это и есть любовь? — С этими словами князь страстно прижался губами к ее ладони.
Локите почудилось, будто разряд молнии пронзил все ее тело, сковал дыхание, прошел через гортань и вырвался наружу.
Князь поднял на нее глаза:
— Я же сказал, что ты — цветок… И ты мой цветок, только мой, и никто никогда не отнимет тебя у меня.
— Энди! — прошептала Локита.
Князь бросил мимолетный взгляд через плечо:
— Предоставь все мне. Как и всякий человек на ее месте, она решит, что все случилось чересчур быстро, что мы не распознали своих чувств. Но ведь оба мы понимаем, что это — судьба, что мы знакомы с тобой всего несколько часов и при этом — целую вечность.
— Вы действительно… в это верите?
— Я клянусь тебе в этом, — твердо промолвил князь, — и если бы только мог, я подхватил бы тебя и унес туда, где никто не смог бы нас найти, где бы мы остались одни, где я учил бы тебя, моя радость, искусству любви — любви, которая полыхает сейчас в моей крови пожаром.
— Но может ли… любовь… прийти так скоро?
— Не так уж скоро, звездочка моя небесная. Это — любовь, которая обитает здесь испокон веку, любовь, которая, возможно, питала миллионы жизней, которые мы уже прожили на этой земле… — Он сильнее сжал ее пальцы в своей руке и продолжал: — Желая завоевать тебя, я лишь хочу отвоевать то, что когда-то уже было моим.
— Вы… в самом деле в это верите?
— Верю, как верю во Всевышнего, — воскликнул князь. — Как верю в саму жизнь!
Он снова прижался губами к ее ладони, затем осторожно опустил ее руку на колени.
— Ты знаешь теперь, что я хочу прижать тебя к себе, ты знаешь, как я хочу покрыть поцелуями твои глаза. Ни один мужчина никогда не хотел так женщину. Но только потому, что любовь моя не знает преград, потому, что я знаю — нам суждено быть вместе до тех пор, пока небеса не обрушатся на землю и не пересохнут моря, я должен дать тебе, свет моих очей, время подумать.
— Я думала… о вас… все это время… с тех пор, как первый раз увидела, — пролепетала Локита.
Он посмотрел на нее с недоумением, и она продолжала:
— Когда вы оказались за кулисами, вы прошли мимо… не заметив нас… в мою гримерную.
— Если бы я только знал!
— Хорошо, что вы этого не знали. Энди очень рассердилась и могла бы… наговорить вам грубостей…
— А ты… Ты не сердилась на меня?
— Я подумала… что вы совсем другой… не похожи на тех мужчин, которых я видела раньше… — простодушно отвечала Локита.
— А я знаю, что и ты ни на кого не похожа. О сокровище мое, мое счастье, мой маленький цветочек, я хочу пасть к твоим коленям, хочу покрыть их поцелуями, потому что все в тебе для меня бесценно, все совершенно, все прекрасно и бесподобно.
— Когда вы говорите мне такие слова… — прошептала Локита, — они звучат… как музыка…
— Если б ты знала, сколько всего я могу тебе дать и сколько можешь дать мне ты, мое чудо, моя любовь…
Он собирался еще что-то добавить, но в это время из уст мисс Андерсон сорвался какой-то звук, и оба немедленно поняли, что та зевнула и вот-вот откроет глаза.
И первое, что она увидела спросонья, был князь, спешивший к ее креслу.
— Полагаю, теперь вы в полной безопасности и можете быть спокойны за свое возвращение, — произнес он в той непринужденной, щегольской манере, которая так очаровала мисс Андерсон во время ужина.
— Мы уезжаем сию секунду.
Казалось, она так и не сумела понять, что задремала. Веки ее то и дело смежались, словно придавленные какой-то тяжестью. Она принялась суетливыми движениями разглаживать платье.
— Чтобы исключить любую возможность риска, я сам отвезу вас домой.
— В этом нет необходимости, ваше высочество, — отозвалась мисс Андерсон, однако то было лишь формальное возражение, а не безоговорочный протест.
— Я убежден, что такая необходимость есть. Невозможно допустить даже малую вероятность того, чтобы вы подвергли себя опасности подобной той, что нависла над вами сегодня. — И он взял со стула бархатную накидку Локиты.
Когда он подавал ее, руки его на мгновение коснулись ее плеч, и она вновь задрожала.
Ей показалось, хотя она не могла бы за это поручиться, что он даже поцеловал ее волосы.
Следуя за Энди, она покинула гостиную и оказалась в необъятной мраморной зале, в которой наготове стояли с десяток лакеев, облаченных в ливреи с золотыми галунами.
Один из слуг передал князю шляпу, а другой — перчатки для верховой езды. Пройдя через внушительные ворота, они спустились по мраморным ступенькам.
На подъездной аллее вблизи дома их ожидали два экипажа.
Один, полностью закрытый, был запряжен двумя лошадьми, другой же представлял собой фаэтон, в упряжи которого была четверка.
Князь взглянул на Локиту с улыбкой:
— Который из них вам по душе?
— Меня еще никогда не везли четыре лошади, — призналась она.
— Что ж, тогда это будет еще одно открытие…
Поймав его взгляд, она поняла, что счет этим открытиям он ведет с того, которое уже совершилось сегодняшним вечером.
В фаэтоне нашлось место всем троим. Чтобы уберечь их от ночной прохлады, слуги накинули им на колени покрывало из горностаевого меха.
Затем, управляясь с лошадьми с такой изумительной сноровкой, какую Локите доселе видеть не приходилось, князь вывел фаэтон к Елисейским полям.
Экипаж летел со скоростью ветра, и Локите мерещилось, будто она несется по небу в фаэтоне, которым правит сам Аполлон.
Для нее и впрямь князь теперь был окутан, подобно Аполлону, таинственным, неземным сиянием.
Она знала, что он принес в ее жизнь этот волшебный и радостный свет. И если ей суждено утратить его, жизнь затеряется в непроглядной мгле.
Глава 4
Выйдя из экипажа, лорд Марстон с облегчением зевнул, припоминая подробности прошедшего вечера.
Он всегда недолюбливал эти задушевные приемы, которые вынужден был посещать в Тюильри.
Старинный дворец Екатерины Медичи в течение трех столетий служил обиталищем для французских государей.
Когда же настал черед Второй империи, императору понадобилось окружить себя сонмом придворных.
Он воссоздал помпу и обрядовость империи своего дядюшки, и, поскольку век был жизнерадостный и бурный, двор его, которому суждено было стать последним в истории монархии, утопал в роскоши и изобилии.
Но вопреки всей пышности и блеску, вино и яства, украшавшие императорский стол, были довольно посредственны, о чем сохранилось воспоминание одного из гостей:
