Элоиза Джеймс - Во власти наслаждения
— Нет, — коротко ответил он.
Бош, выпрямившись, застыл перед ним. «Боже, — подумал Алекс, — французская гордость!» К тому же этот человек ему очень нравился.
— Не желаете ли выпить со мной бренди? — предложил он.
Губы Боша сжались, но затем он взял себя в руки.
— Хорошо, милорд, — сказал он со вздохом. — Как я понимаю, дурак не может выкупить себя из собственной глупости.
Устроившись в библиотеке с чашками кофе, щедро разбавленного бренди, они не упоминали любовь, кольца и жен, а дружески обсуждали последние дебаты в палате лордов. Будучи французским изгнанником, Бош, разумеется, не принимал участия в политической жизни Англии, но проявлял к ней живой интерес, особенно к угрозе голодных бунтов.
— Хотелось бы знать, — говорил он, — могли бы мы предотвратить недавние события во Франции, если бы имели молотилки — такие, как вы начинаете применять здесь? Могло бы это предотвратить гнев крестьян?
— Видите ли, — осторожно заметил Алекс, — зерна было достаточно, но его не давали крестьянам. Другими словами, продовольствие припрятывали богатей.
— Да, это правда, — задумчиво согласился Люсьен. — Я говорил отцу… — Он на секунду умолк. — Мы стали самодовольны, а это большой грех. Мой брат, в частности, понимал опасность. Он купил землю в Англии. — Люсьен поднял глаза на Алекса. — Вот почему я не нищий в отличие от большинства моих соотечественников, живущих здесь. Он был очень умен, мой брат. В течение нескольких лет он дважды в год приезжал в Англию и постепенно переправил большую часть имущества сюда, в наш дом, Алекс молча отметил, что брат Люсьена тоже умер.
— Вы любите фехтование? — спросил он, меняя тему разговора.
— Очень люблю, — ответил Люсьен повеселевшим голосом.
— Не желаете ли завтра пофехтовать? — спросил Алекс. — Как раз перед отъездом из Италии я начал обучаться французской системе фехтования и был бы рад случаю попрактиковаться в этом искусстве.
— Почту за честь, — церемонно ответил Люсьен. — Завтра у Бридхейвена?
Алекс вдруг вспомнил о Пиппе Он не мог встретиться с Люсьеном, пока она бодрствует, потому что ей нельзя войти в фехтовальный зал Бридхейвена, где бывают только мужчины.
— Я бы предпочел встретиться в Шеффилд-Хаусе, если вы не против, — без объяснений предложил он.
В глазах Люсьена мелькнуло удивление.
— Конечно, милорд, — сказал он:
С чего бы человеку вздумалось фехтовать в собственном доме, а не на фехтовальном корте? Он поднялся. Он был необычно высок для француза, одного роста с Алексом. Они будут превосходными партнерами, с удовлетворением подумал Люсьен.
Он протянул руку, и Алекс без колебаний пожал ее.
— Увидимся утром, милорд, — сказал Люсьен. Он смущенно улыбнулся: — Я больше не буду брать с собой в игорное заведение мое кольцо: мало кто проявит такую же доброту, как вы. — Он низко поклонился. — Я искренне вас благодарю.
— Зовите меня Алекс. — Поглощенный беседой с образованным человеком, он совсем забыл об инциденте с кольцом.
Бедный Брэддон, за последние годы он стал таким скучным. Алекс снова подумал об этом, когда вытаскивал Брэд-дона из-за ломберного стола: Брэддон выиграл пятнадцать фунтов и проиграл целых две сотни, к тому же он был пьян и нетвердо стоял на ногах.
— Осторожно, — с раздражением сказал Алекс, когда Брэддон пошатываясь направился к двери. Боже, ему должно быть, по меньшей мере тридцать, почему же он до сих пор не научился пить? Александр с грустью наблюдал, как Брэддон забирается в карету. Была ли светская жизнь три года назад так же скучна? Конечно, тогда с ним был Патрик. Но что они с братом делали по ночам? Играли, пили и ввязывались в драки.
Шлепанье босых ножек в спальне прервало воспоминания Алекса.
— Папа! — радостно воскликнул тоненький голосок.
Алекс открыл глаза: Пиппа со счастливой улыбкой ухватилась за тяжелую золотую парчу полога его кровати.
Он наклонился и привлек маленькую дочь к себе. Она засмеялась и вцепилась ручками в черные волосы на его груди. О Господи! Он старался не забывать о своей пижаме, зная о привычке дочурки пробираться по утрам в его спальню. Она казалась крохотной, но хватка у нее была крепкая, и она любила дергать его за волосы.
— Эй! — сказал он с притворной строгостью.
Пиппа устроилась у него под мышкой и смотрела на него выжидательно.
— Кокка, — произнесла она нетерпеливо. — Мне, мне!
Алекс перегнулся через нее и дернул сонетку, висевшую у кровати. Он издавна ненавидел эту привычку пить в постели горячий шоколад. Но разве мог он представить, что когда-нибудь у него в постели окажется годовалый ребенок.
В дверях появился Китинг с серебряным подносом в руках. На подносе стояли две широкие кружки, наполненные горячим шоколадом лишь наполовину. Когда Алекс с Пиппой только вернулись из Италии и он расшифровал слово «кокка», на поднос ставились две чашки тонкого веджвудского фарфора, до краев наполненные горячим шоколадом. Теперь же, после ряда неприятных случайностей, Алекс со стойкостью философа пил чуть теплый шоколад из кружек прислуги.
Пиппа пила шоколад, одновременно напевая свою утреннюю песню, которой ее научила, должно быть, Мария. Алеке полагал, что это детская итальянская песенка (или была ею когда-то), но бог знает, что эти звуки должны были выражать. Пиппа еще плохо говорила, хотя «папа» произносила очень ясно.
Вдруг, проливая шоколад, на простыни, она схватила его за руку.
— Нет! Нет, папа, нет! — запротестовала она.
Алекс выхватил у нее кружку, поставил на столик у кровати и, прижав ее к груди, зашептал на ухо:
— Пиппа, все хорошо, помнишь? Все хорошо. — Он гладил ее по спине. — Успокойся, Пиппа. Ты знаешь, Пиппа, папа тебя не оставит. Я обещал, помнишь?
Наконец он поднял глаза. В дверях с выражением ужаса на лице стояла новая гувернантка Пиппы, которую наняли накануне.
— Милорд, — сказала мисс Вирджиния Лайонз и замолкла.
Изогнутые брови Алекса поднялись еще выше.
— Да?
— Милорд, что здесь делает леди Филиппа?
Алекс удивленно посмотрел на нее.
— А почему она не должна быть здесь? — спросил он. — Я ничего не имею против. И здесь она не плачет.
Мисс Вирджиния открыла рот, но снова ничего не сказала. Она не представляла себе, как должно отвечать на такой простой вопрос.
— Детей, — наконец изрекла она, — никогда не должно быть слышно, а видеть их следует лишь в определенное время и в определенном месте. Почти всегда они должны находиться в детской.
— Она в детской кричит, — сказал Алекс. — Я вам объяснил это вчера. Она так громко кричит, что ее слышно в подвале, а детская — на третьем этаже. И она топает ногами. Я не могу этого терпеть, — невозмутимо добавил он и, слегка сдвинув брови, взглянул на покрасневшую мисс Вирджинию. Затем махнул рукой, отпуская гувернантку.
