Оливия Уэдсли - Пламя
– Смешно, – слышала она разговоры девушек, – что-то в ней есть странное.
Единственным утешением в существовании Тони были эти ежедневные прогулки, но и они в конце концов тоже стали невозможны.
Кто-то из городских жительниц сообщил начальнице, что одну из девушек видели несколько раз в лесу.
– В одиночестве? – мгновенно спросила она, но посетительница, желая подчеркнуть всю важность своего сообщения, покачала головой и не ответила. Она ни на минуту не могла допустить мысли, чтобы девушка изо дня день гуляла одна. Она когда-то сама принадлежала к категории девушек, единственным интересом в жизни которых был мужчина, и впечатления ранней науки не могли изгладиться из ее памяти.
Мисс Чэн собрала всю школу и спросила имя виновной. Тони почти равнодушно выступила вперед.
Девушки сочли ее дурой. Они все были в страхе, так как все они, то одна, то другая, ежедневно имели свидания где-нибудь вблизи дома со своими «мальчиками».
– Подумать только! Признаться? Как глупо! – решили они, но Тони приобрела в их глазах новый интерес. Они никогда не допускали ничего подобного с ее стороны.
Тони подверглась допросу отдельно в кабинете начальницы.
– Кто был с вами? – спросила мисс Чэн.
– Никого не было, мисс Чэн.
– Не лгите мне, я хочу знать правду, кто был с вами?
– Правда, никого не было. Почему должен был быть кто-нибудь?
Допрос кончился невероятной вспышкой гнева со стороны мисс Чэн и холодной дерзостью со стороны Тони.
Мисс Чэн написала леди Сомарец, горько жалуясь на Тони. В момент получения письма леди Сомарец болела инфлюэнцей. Обвинение со стороны начальницы не огорчило ее, а привело в бешенство. Она ответила под влиянием первого побуждения. Извиняясь за Тони, она привела, как довод для оправдания, пример ее прошлой жизни.
Мисс Чэн прочла письмо своей помощнице; помощница обсуждала это с другой служащей; последняя, по глупости, рассказала содержание одной из старших учениц. Мало-помалу история проникла повсюду, и вся школа узнала, что отец и мать Тони Сомарец были пьяницами.
Ни один класс не возмущается так легко и постоянно, как класс мелкого мещанства. Гораздо легче верблюду пройти через игольное ушко, чем женщине этого класса простить то, что она называет позором.
Эта одна из причин, почему безнравственность, с последствиями во всяком случае, совершенно незнакома мелким городишкам. Тони стала парией. По ночам в спальне девушки толковали про нее. Она переносила это молча, но она похудела и была очень несчастна. Она легко догадывалась о том, что случилось, и более мягкое отношение к тете, которое появилось было в ней под влиянием смерти дяди Чарльза, уступило место чувству горькой, непримиримой злобы. Она никогда не имела друзей в школе, но ведь существует огромная разница между непринужденными, хоть и не близкими отношениями и полным остракизмом.
Девушки, жившие с ней, просили о перемене комнаты: их матери не захотят, чтобы они спали в одной комнате с девушкой, отец которой и т. д., и т. д.
Молодость бывает дьявольски жестока. К первым присоединились другие. Тони стала мишенью для всей школы.
Она однажды написала Фэйну, чтобы он ее взял оттуда, но его не было в Англии, и он ее письма так и не получил. Писать тете она не хотела. Учебный год подходил к концу. Через неделю школа закроется на каникулы. Тони понятия не имела, куда она поедет, но она решила, что, если она должна будет остаться в Бристоле, она сбежит.
В этот момент, «как ангел с небес», как она сама выразилась, появился лорд Роберт.
Его титул, его непринужденный вид, его богатство – все это вынудило согласие со стороны мисс Чэн, которая никогда не дала бы его при других условиях. Тони разрешили поехать с ним на однодневную прогулку в моторе. Она едва верила, что это действительно правда, когда мотор отъехал и школа осталась позади.
Некоторое время Роберт молчал. Он сам был поражен той бурей чувств, которую вызвал в нем вид Тони.
Они поехали в маленькую деревушку, расположенную на скале над морем. Юность снова проснулась в Тони. Она повернула свое худенькое личико к Роберту и улыбнулась ему.
– Я причислила вас к сонму ангелов, когда вы приехали.
– Ангелов? – спросил Роберт. – Боюсь, что обыкновенно мои друзья причисляют меня к другой категории.
– Но не к дьяволам же, лорд Роберт?
– Боюсь, что так, девочка; но я прошу вас, не можете ли вы опустить титул и звать меня просто Роберт? Ведь мы – друзья, не правда ли?
Его теплый взгляд ободрил ее. Чтобы скрыть робкое замешательство, она сказала:
– Ну, тогда Роберт-дьявол.
Они завтракали на вершине скалы, мягкий ветер обвевал их, море далеко внизу отливало глазурью и серебром.
– О, как все это божественно хорошо! – вздохнула Тони.
Она хотела рассказать Роберту об истории в школе, но стеснялась.
– Скучали вы по мне, Тони? – спросил он. Тони взглянула на него. Теперь, когда он был с нею, ей казалось, что она скучала по нем. Он, очевидно, был из тех людей, по которым скучают. Все же на его вопрос было очень трудно ответить.
– Скучали? – настаивал он, глядя на нее сверху, так как она лежала на низкой траве.
Тони встретила его взгляд.
– Да, – ответила она тихо и подумала, что это действительно так.
– Я очень хотел увидеть вас снова. Я привез вам маленький подарок.
Он вынул пакет из кармана своего автомобильного пальто и передал ей в руки. Дрожащими пальцами она открыла его. Это был томик Суинберна.
– Я бы хотел, чтобы вы мне прочли поэму, которая вас «разбудила». Хотите?
– Но я не читаю вслух, вернее, я никогда не читала. Я думаю, что прочту плохо.
– У вас очень приятный голос. Вы наверное хорошо прочтете.
Тони понравился комплимент. Запах от папиросы Роберта доходил до нее. Она вдруг почувствовала себя счастливой. Ее великодушие подсказало ей, что этим она обязана всецело ему.
– Вы очень добры ко мне, – сказала она, – никто, кроме дяди Чарльза, никогда меня никуда не брал и ничего мне не дарил.
– Я думаю, что я это делаю из тех же побуждений, потому что я вас люблю, Тони.
Он пригладил волосы рукой, и Тони обратила внимание на его красивую смуглую руку и густые блестящие светлые волосы.
– Как хорошо ваши волосы пахнут, – сказала она вдруг.
Он рассмеялся:
– Духи кончились? Я привезу еще.
– У меня еще много. Я и сегодня надушилась, – она протянула ему носовой платок.
– Какая маленькая ручка!
Он взял руку и держал ее.
– Я знаю, – сказала Тони, – и ноги у меня маленькие. Как видите, я и вся небольшая особа.
– Небольшая, – согласился он, глядя на ее красивые ножки. – Вы должны всегда носить шелковые чулки, девочка.
– Слишком дорого, – ответила Тони со вздохом. – Я получаю очень мало карманных денег. Фэйн их мне дает.
– Не могу понять, почему Чарльз ничего вам не оставил.
Тони сразу встала на защиту:
– А почему он должен был? Бедняжка, он уже кучу денег потратил на нас, и я знаю, что Уинчес был всегда сплошной расход. Он слишком много отдавал другим.
– Я пришлю вам шелковые чулки и другие вещи, – сказал Роберт, меняя тему. – Перчатки, например, для этой маленькой ручки.
Он все еще держал ее руку в своей.
– Я обожаю наряды, – продолжала Тони. – В особенности красивые, с оборочками, кисейные ночные рубашки и другие вещи. Девушки тут носят ужасное белье: закрытое, со странными вышивками, совершенно непохожее на то, которое в Париже носила Симона.
Роберт внимательно смотрел на нее. Он так долго жил в обществе женщин, замечания которых всегда были двусмысленны, что ему уже трудно было слышать чистые естественные речи, воспринимать их так, как они произносились.
– У вас обыкновение говорить со всеми о таких вещах? – спросил он, поддразнивая ее.
– Дяде Чарльзу я всегда все говорила, – ответила Тони.
– Но я не дядя Чарльз.
Тони выдернула руку, и лицо ее опечалилось.
– Нет, – сказала она и тихо прибавила: – Читать вам теперь?
Экзотическая страсть и красота поэмы растрогали ее. Грусть, навеянная воспоминаниями о дяде Чарльзе, проходила при чтении. Лорд Роберт лежал и смотрел на нее, лениво вырывая маленькие кустики темной сухой морской травы. Он видел биение пульса на ее белой шее, когда она читала об этой напряженной, совершенно сверхъестественной любви. Глядя на нее вверх, он мог видеть блеск ее белых зубов между красных губ. Вид ее заставил его спросить самого себя в сотый раз, был ли он действительно увлечен. Тони моментами казалась совершенным ребенком. Моментами обладала всей соблазнительностью привлекательной женщины. Он сам знал, что увлечен, знал это еще с того дня, который они совместно провели в Париже, но он сомневался в силе увлечения. Он так много женщин любил понемногу и в каждом из этих случаев испытывал разочарование. Он был болен, издерган и устал до смерти от истории, которую он пережил за последний год. Как все снисходительные к себе мужчины, он ненавидел путы, и теперь он находился между Сциллой неприятного разрыва и Харибдой связанности в течение долгого путешествия по континенту с женщиной, в данный момент ему близкой.
