Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Да, — сказал Том, который держал его в своих мешочках галлеонов на дне сундука, под коллекцией учебников заклинаний. Не то чтобы кто-то в его спальне залез бы в его сундук одолжить пару чистых носков. Он слишком хорошо выдрессировал их для этого.

— Ты бы рассмотрел возможность одолжить его? — сказала Гермиона. — Разве он не позволяет брать интервью у работников Министерства?

— Предположительно. Но я никогда не пробовал.

Ограниченный опыт Тома в «журнализме» не включал в себя новостных репортажей, интервью важных персон или обсуждения личной жизни политиков или малого числа знаменитостей волшебного мира, которое сводилось к игрокам в квиддич, их жёнам и управляющим, актёрам сцен и ведьмам из рекламных кампаний марок одежды и косметики. Он работал в одиночку, единственной точкой соприкосновения с другими людьми была его редактор, которая просила присылать больше или меньше материалов в зависимости от того, сколько страниц нужно было заполнить для следующего номера, и пересылала его письма поклонников, когда они начинали переполнять его лондонский почтовый ящик.

— Ну… Ты был бы не против, если бы я его как-нибудь одолжила — если ты сам им не пользуешься?

— Полагаю, я был бы не против… — сказал Том.

— Спасибо, Том, ты лучший! — сказала Гермиона и, вскочив, обняла его за пояс.

— Конечно, лучший, — сказал Том, опустив свой подборок на пушистые волосы Гермионы. — Ты должна мне сказать, когда собираешься отправиться, заранее. Так мы сможем организовать время и пойти вместе.

Ему нравилось чувство, когда Гермиона была так близко, по которому он скучал в недели после рождественских каникул. Их короткие моменты вместе были хороши, но они всегда казались тенью настоящей вещи, как наколдованный объект был лишь кратковременной имитацией чего-то выросшего на земле с помощью труда человеческих рук. Первые минуты можно было не обращать внимания на недостатки, но чем больше времени уделялось тщательному изучению и сравнению двух вещей, тем более значительными и необратимыми казались различия.

Несколько секунд спустя руки Гермионы упали с его боков, и она постаралась отойти в сторону, но не смогла, потому что Том всё ещё держал её.

— Том?

— Гермиона.

Она тяжело вздохнула:

— Ты всегда так делаешь.

— А ты знаешь, что я буду продолжать это делать.

— Но мы должны практиковать аппарацию!

— Мы можем практиковаться в аппарации так, — сказал Том. — Просто стой смирно.

— Что ты…

Руки Тома сжались на Гермионе, его глаза сузились, когда он сконцентрировался на обруче в нескольких футах от них. Он аппарировал без расщепления, но это было благодаря чёткой визуализации себя до воображения перехода в ничто, а затем на другую сторону. Было немного каверзно добавить массу Гермионы в его представление, но он был более чем знаком с её размером и формой.

Поп!

Ощущения, как обычно, не становились терпимее, чем больше раз он дисаппарировал. Если описать это, то оно напоминало прохождение через ворота турникета, когда кто-то ещё пытается пройти с другой стороны в то же самое время, давя на решетку всё сильнее и сильнее, чтобы прорваться, а другая решётка за спиной впивается в тебя, как пружины сиротского матраса. Это было неудобно, но, если подумать, не так дезориентировало, как жизнь в двух телах одновременно или возвращение в собственное тело после привыкания к восьми сегментам конечностей.

Боль — нет, даже не боль: он выучил, что такое настоящая боль на рождественских каникулах, а это было просто лёгкий дискомфорт — была краткосрочной и стоила страданий ради скорости и удобства, которые давались магическим перемещением.

Гермиона пошатнулась и споткнулась о край обруча, который не был рассчитан на более чем одного человека, но Том поймал её, пока она не встала на ноги.

— Том! — вскричала Гермиона, выглядевшая немного зеленоватой, но к его удовольствию, продолжавшая держаться за его талию.

— Как ты сказала, я лучший, — сказал Том.

Видимо, Слагхорн был с ним согласен, потому что Тома вскоре наградили ещё двадцатью пятью баллами за успешную аппарацию с попутчиком. Это не проверялось на экзамене, но это было достаточным признаком, что он освоил аппарацию. По его выступлению мадам Нетерфилд утвердительно ему кивнула и подписала бумагу, что ему разрешается пропустить остальные практические занятия студентов до группового экзамена, который был назначен на апрель.

Под конец занятия и Гермиона, и Нотт смогли аппарировать без расщепления, что дало по десять очков Рейвенкло и Слизерину.

В учебниках было сказано, что предыдущий опыт аппарирования попутчиком облегчает самостоятельное аппарирование для тренирующихся студентов. Пассажиры ощущали сжимание при переходе так же сильно, как и штурман, а научиться улавливать эту своеобразную фазу «небытия», как это требовалось, было целью всех предписанных Министерством занятий. Том с удовлетворением отметил, что его собственные практические эксперименты увенчались успехом для Гермионы — хотя и придержал эту информацию при себе, не желая омрачать восторженную улыбку, расплывшуюся на её лице, когда она впервые приземлилась в свой обруч.

У Нотта, он предположил, был предыдущий опыт аппарирования с его домашним эльфом, маленьким морщинистым существом, которое он встретил в приёмной больницы, и которое было похоже на лысых карманных дамских собачек, лишь больше по размеру и ходящий на двух ногах. У него даже был собачий ошейник, который совпадал с одним в воспоминаниях Нотта — золотой, с напечатанными рунами, закреплённый на горле серой гончей с более длинной шерстью и крепким сложением, чем у его отца.

Чем была у его отца, скорее.

Воспоминания, которые он получил от мальчика всё ещё были непонятными, даже спустя много недель после… Стычки. Это было не похоже на то, как он нырял в разум акромантула и даже его отца. Затем он вернулся в комнату в подземельях, где паук был заперт на Рождество, и проверил свои способности на нём, убедившись, что нет, они не изменились за каникулы, и он всё ещё мог пробираться сквозь монотонный режим в его голове: спать в деревянном ящике и питаться расплавленной курицей, как он делал это несколько месяцев назад.

Нотт был аномалией: он противостоял силе Тома. Не до конца — Том видел его, видел в его разуме, был им, в это короткое время у него был доступ к разуму мальчика. Но был ли это свободный доступ? В половине образов он видел собственные воспоминания, а остальные были нитями света и звука, которые он пытался поймать и дойти до источника, но не мог достигнуть. Ему говорили, что магия разума была редким и запретным искусством. Дамблдор читал ему лекции во время их чаепитий, строго предупреждая о необходимости проявлять осторожность и благоразумие, когда речь заходит о применении его талантов вне кабинета профессора. Если бы ему не сказали, Том заподозрил бы Нотта в том, что тот занимается элементарной окклюменцией.

Ему было любопытно, особенно от того, что в первый раз, когда он действительно использовал свою силу, чтобы вторгнуться в человеческий разум, это был разум Нотта в ванной при спальне больше года назад. Нотт тогда постарался противиться, но их связь прервалась после того, как он разорвал зрительный контакт. Это требовало дальнейшего изучения, поскольку самым интересным в тот раз были сцены из детства Нотта. По интересу они были на уровне наблюдения за совой Гермионы, Жилем, пожирающим садовых полёвок на подоконнике его спальни: поучительно, конечно, и занимательно, если рядом не было сирот, остро нуждающихся в дисциплинарном подкреплении, но в итоге они не дали ему ответов, которые он искал.

Они не дали Тому ничего уличающего.

В чём, например, была природа своеобразных отношений Нотта с Гермионой Грейнджер? Об этом не было следов в его памяти. Почему Нотт бы рисковал своей жизнью из-за того, что Том считал блефом? Было ли это блефом?

Он был абсолютно уверен, что Нотт был в чём-то виноват — было лишь вопросом обнаружения, в чём.