Клод Фаррер - Барышня Дакс
Она немного помолчала, погрузившись в воспоминания; губы ее были стиснуты, глаза остановились. И барышня Дакс, которая всей душой сочувствовала ей, тихонько гладила ее колено дрожащей рукой.
– Потом так продолжалось непрерывно в течение десяти лет. Я была женой делового человека, расчетливого и практичного во всем, в чьей голове не было места для пустых мечтаний. Я же оставалась все той же сентиментальной молодой девушкой, влюбленной в голубые мечты. И всякий день я слышала все те же политико-экономические теории вперемешку с пренебрежительными советами, каким образом следует держать прислугу. А ночами я подвергалась внезапному насилию – грубому, без ласки, которое меня отталкивало. Вспомните, Алиса, что в то время девушки в шестнадцать лет могли не знать ничего; я была невинна до самой брачной ночи! Подумайте, как я была смущена, как я была напугана! Вы, малютка, принадлежите другому времени; вы знаете более или менее все. Вы будете не так бояться и не так страдать. Но я страдала и боялась в течение десяти лет.
«Вы знаете все»… Барышня Дакс страшно покраснела и молча опустила голову. И теперь она слушала, опустив глаза.
– В течение десяти лет!.. В течение десяти лет я ежедневно терпела жгучую пытку ночей и тусклую пытку дней. Мною пренебрегали с утра до вечера, меня насиловали с вечера до утра! Ни разу, ни одного разу мой муж не удостоился заметить, что у меня такое же сердце, как у него, – больше, чем у него, что у меня есть сердце и разум. Увы, малютка, – тысячи и тысячи мужей на него похожи. Жены для них хозяйки или куртизанки. И, обеспечив им насущный хлеб в обмен на свободу и волю, они убеждены, что они в полном расчете с ними, даже с избытком. В сущности говоря, хозяйку, если не куртизанку, они даже начинают уважать; они удостаивают ее чести сделать из нее сотрудника, извлекают пользу из здравого ума женщины. Но никогда они не подумают об ее духовных запросах, о жажде нежности, которая таится в глубине всякой женской души, – как бы не так! У этих господ есть занятия поважнее!
Госпожа Терриан вдруг замолчала и долго смотрела на альпийский пейзаж, сладостно нежившийся в золотистой дымке.
– Как мне удалось вырваться на свободу? – снова заговорила она, отвечая на вопросительный взгляд барышни Дакс. – Благодаря моему сыну. Жильбер родился на второй год моего замужества. Он уже подрастал, любил меня, начинал становиться личностью, обнаруживая душевную теплоту и нежность. Я чувствовала, как он страдает и замыкается в себе при столкновении с вечно суровым отцом. Однажды я как-то сразу поняла, что обязана спасти его и спасти себя ради него. Я как сейчас помню этот день… понедельник. Было утро. Я надела шляпу и наняла извозчика; да, у меня не хватило терпения даже дождаться часа, когда мой муж возвращался из своей конторы. Он счел меня сумасшедшей, когда я без предисловий потребовала у него свободу и сына. О! Я так ясно помню его гневное с первых же моих слов лицо! Сейчас же вслед за тем он впал в ужасное бешенство, осыпал меня бранью и отказался исполнить мои требования. Я, разумеется, была готова к этому.
– Что же вы сделали?
– Тогда… Я знала, что у него есть любовница – как у всякого мужчины! Можете вообразить, как мало меня это трогало! Но это было оружием для меня. Я превратилась в шпионку – как ни страдала от этого моя гордость – и однажды накрыла их на месте преступления. Под угрозой бракоразводного процесса господин Терриан уступил. У него был какой-то детский страх перед тем, что в свете называют скандалом. При условии, что слова «раздельное жительство» даже не будут упомянуты, он согласился разъехаться со мной навсегда и отдал мне Жильбера. Он вообще не слишком любил его, оттого что у того одна нога короче другой. Во всей этой истории самым счастливым для меня обстоятельством было то, что я была достаточно богата, чтоб жить самостоятельно и дать воспитание моему сыну, ничего не клянча ни у кого. Маленькая Алиса, теперь мой сын сделался взрослым. Мы живем с ним вместе уже четырнадцать лет; мы свободны. И что же? В течение всех этих четырнадцати лет я ни на час, ни на мгновение не пожалела о своих прежних цепях и о том дне, когда я отважилась сбросить их!
Воцарилось долгое молчание. В голове барышни Дакс проносились нестройные обрывки мыслей, и она никак не могла связать их воедино. Наконец она с трудом заговорила:
– Все же, если бы ваш муж не согласился? Если б он не согласился отпустить вас? Вы не развелись бы с ним, не правда ли? Вы угрожали ему, но только затем, чтоб напугать его?
Госпожа Терриан удивилась:
– Я развелась бы с ним, конечно!
– О!..
– Вас это шокирует? – Госпожа Терриан поняла ее и улыбнулась. – Правда, я совсем позабыла, что вы очень благочестивы.
– А вы не благочестивы, сударыня?
– Ну да! Только не в такой степени, как вы. Но мне кажется, что ваша мать тоже далеко не такая верующая, как вы.
– Нет, – созналась барышня Дакс. – Она даже совсем неверующая. Она понемногу исполняет обряды, но и то только по привычке.
– А ваш отец протестант, кажется?
– Да.
– В таком случае единственной целью вашей матери, когда она старалась сделать вас благочестивой, было желание досадить мужу. Превосходно. Бедное дитя!
Подумайте только, как хорошо было бы, если б ваши родители развелись!
Барышню Дакс это предположение привело в ужас. Потом она уцепилась за довод, который казался ей чрезвычайно убедительным.
– Во всяком случае, вы ведь не вышли бы вторично замуж ради Жильбера!
– Вероятно, нет, – согласилась госпожа Терриан. – Зарока, во всяком случае, не дала бы. Оттого что никогда не следует думать о белом слоне. На свете существуют случайности, встречи, слабости, мягкая и нежная трава! Существует любовь, маленькая Алиса! Скажем так: к счастью, я так сильно люблю сына, что ни для какого другого чувства не нашлось бы места в моем сердце. Но не надо осуждать бедных женщин, которые не нашли счастья в браке, за то, что они пытаются сызнова строить свою жизнь.
Барышня Дакс возмутилась.
– Все-таки, менять мужей, как перчатки!..
– Оставьте, – решительно сказала госпожа Терриан, – это много лучше, чем оставаться подле того же мужа, не любя его, и трусливо сносить все, заглушая подушкой икоту отвращения и стыда. Увы, малютка, любовь проявляется в движениях, которые скорее некрасивы; но зато эта любовь – действительно по-настоящему прекрасная вещь, единственно прекрасная вещь. Уничтожьте любовь и оставьте движения – останется только грязная пародия, участие в которой должно бы вогнать в краску всякую честную женщину. Оставим это, у меня щеки начинают гореть при одной мысли об этом.
X
