Решад Гюнтекин - Птичка певчая
Я испытывала к себе отвращение, смешанное с непреодолимым страхом. Казалось, во мне что-то изменилось. Я без конца всхлипывала, прижимаясь к Мюжгян, и повторяла, как капризный ребёнок:
— Зачем ты так сказала, абла?
Мюжгян отмалчивалась, видимо, боялась подвергнуться новому нападению; она положила мою голову к себе на колени, гладила волосы, стараясь успокоить меня. Но под утро Мюжгян так разнервничалась, что не выдержала, взбунтовалась и как следует пробрала меня:
— Сумасшедшая, разве любить — стыдно? Светопреставления-то не случилось! И если в будущем ничего не произойдёт — вы поженитесь. Вот и всё… Теперь спи, я рядом. Мне твоё хныканье надоело.
И тут-то я спасовала. У меня уже не было сил сопротивляться такому неожиданному натиску. Я сдалась, как коза из детской сказки, которая всю ночь в горах сражалась с волком, но под утро всё-таки угодила ему в пасть.
Уже сквозь сон я услышала, как Мюжгян опять повторила ласковым голосом:
— Наверно, и он к тебе неравнодушен.
Но у меня уже не было сил возмущаться, я уснула.
На следующий день нас пригласили в усадьбу одного из местных богачей.
Кажется, за всю свою жизнь я ещё никогда так не веселилась и в то же время никогда так не безумствовала, как в этот день.
Предоставив тётке и Мюжгян сплетничать у бассейна со взрослыми, я во главе младших обитателей усадьбы как угорелая носилась по саду, сметая всё на своём пути. Я не побоялась даже попробовать вскарабкаться, правда безуспешно, на неосёдланную лошадь. Когда я попадалась на глаза тётке и Мюжгян, они делали мне отчаянные знаки. Я прекрасно понимала, что они хотят сказать, но притворялась, будто до меня не доходит смысл этих жестов, и вновь исчезала среди деревьев.
Конечно, неприлично здоровой, как кобыла (деликатное и любимое выражение моих тёток), пятнадцатилетней девице проказничать среди слуг и работников усадьбы, носиться растрёпанной, с непокрытой головой и оголёнными ногами… Я это и сама хорошо понимала, но никак не могла заставить себя внять голосу разума.
Улучив момент, когда Мюжгян осталась одна, я схватила её за руку.
— Неужто тебе интересно с этими манерными, как армянская невеста, барышнями? Пойдём поиграем с нами!
Мюжгян даже рассердилась:
— Ты меня всю ночь терзала до утра! Удивительное существо! Прямо чудовище какое-то! В каком ты состоянии была этой ночью, Феридэ! Двух часов не поспала, вскочила ни свет ни заря; неужели ты не чувствуешь ни капли усталости? Щёки румяные, глаза блестят. Посмотри, на кого я похожа!
Бедная Мюжгян действительно плохо выглядела. От бессонницы лицо её вплоть до белков глаз было воскового цвета.
— А я не помню, что было ночью… — ответила я и снова убежала.
Под вечер мы возвращались домой пешком, наш экипаж где-то задержался. По-моему, это было гораздо приятнее, да и имение находилось недалеко от нашего особняка. Тётушка Айше и две соседки её возраста плелись позади. Я и Мюжгян, которая наконец решила немного оживиться, ушли далеко вперёд. По одну сторону дороги тянулись сады, огороженные плетнями, изредка попадались полуразвалившиеся стены когда-то стоявших здесь домов; по другую — простиралось безнадёжно-пустынное море без парусов, без дымков, дышавшее молчаливым отчаянием.
В садах уже хозяйничала поздняя осень. Зелень, обвивающая плетни и заборы, поблёкла. Изредка попадались увядшие полевые цветы. На пыльную дорогу ложились дрожащие тени чахлых грабов, выстроившихся вдоль обочины, с ветвей уже слетали первые листья.
А вдали, в глубине запущенных садов, горели красноватыми пятнами заросли ежевики. Без сомнения, аллах создал эту ягоду для того, чтобы мои тёзки — чалыкушу — лакомились ею. Поэтому я поворачиваюсь спиной к тоскующему морю, хватаю Мюжгян за руку и тащу её туда, к багряным кустам.
Наши спутницы уже поравнялись с нами, но пока они черепашьим шагом дойдут до угла, мы сто раз успеем добежать до кустов.
Мюжгян столь медлительна и неповоротлива, что не только меня, человека нетерпеливого, — кого хочешь сведёт с ума. Когда мы плетёмся по полю, каблуки у неё подворачиваются, она боится наколоть соломой ноги, нерешительно топчется на месте, прежде чем перепрыгнуть через узкую канавку.
Неожиданно на нас выскакивает собака. Собачонка такая, что поместится в ридикюле Мюжгян. Но абла уже готова бежать, звать на помощь. И наконец, кроме всего прочего, она боится есть ежевику.
— Захвораешь, живот заболит! — кричит она, вырывая у меня ягоду из рук.
Приходится с ней немного повздорить. Из-за нашей возни ежевика мнётся, прилипает к лицу, оставляет пятна на моей белой матроске, широкий воротник которой украшен двумя серебряными якорями.
Я думала, что мы сто раз успеем полакомиться ягодами, пока взрослые дойдут до угла. Но они уже достигают поворота, а мы боремся с Мюжгян из-за ежевики.
Очевидно, они беспокоятся и поэтому не сворачивают, смотрят в нашу сторону. Рядом с ними какой-то мужчина.
— Интересно, кто же это? — спрашивает Мюжгян.
— Кто может быть? — ответила я. — Какой-нибудь прохожий или крестьянин…
— Не думаю…
— Откровенно говоря, я тоже сомневаюсь…
В вечерних сумерках да ещё под тенью деревьев, росших у дороги, невозможно было различить черты лица незнакомца.
Вдруг мужчина замахал нам рукой, отделился от группы женщин и направился в нашу сторону.
Мы растерялись.
— Странно… — сказала Мюжгян. — Очевидно, это кто-нибудь из знакомых.
— И тут же взволнованно добавила: — Ах, Феридэ, это, кажется, Кямран…
— Не может быть! Что ему здесь делать?
— Клянусь аллахом, это он, он самый!
Мюжгян побежала навстречу. Я же, напротив, пошла ещё медленней, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание, подгибаются ноги.
У дороги я остановилась, поставила ногу на большой камень, нагнулась, развязала шнурок ботинка и принялась снова медленно его завязывать.
Когда мы очутились с Кямраном лицом к лицу, я была спокойна и даже чуть-чуть насмешлива.
— Удивительно! Вы здесь?.. Как это вы отважились совершить столь длительное путешествие?
Он ничего не ответил, лишь, робко улыбаясь, смотрел мне в лицо, словно стоял перед чужим человеком. Затем протянул мне руку. Я быстро отдёрнула свою и спрятала за спину.
— Мы с Мюжгян-аблой устроили себе ежевичный банкет. У меня руки липкие. Да и пыль к ним пристала… Как тётушки? Как Неджмие?
— Они целуют тебя, Феридэ.
— Мерси.
— Как ты загорела, Феридэ. Вся в пятнах.
— Это от солнца…
Тут вмешалась Мюжгян:
