Пола Рид - Страстная и непокорная
И Джайлз решился. Отбросил все предосторожности, здравые соображения и сказал:
— И еще одно, мистер Уэлборн.
Эдмунд бросил на него затуманенный взгляд:
— В чем дело?
— Я хотел бы испросить вашего согласия на брак с вашей дочерью.
Лицо Эдмунда расплылось в неудержимой улыбке.
— И как скоро?
Чем скорее, тем лучше, подумал капитан Кортни. Хоть сегодня. Но вслух предложил:
— Через три недели, считая от воскресенья. Время оплакать девичество, и ни дня больше.
Эдмунд приветственно поднял бокал:
— Через три недели, считая от воскресенья.
Зловоние в хижине становилось невыносимым. Видимо, печальная причина этого была во все возрастающей скорости распространения инфекции в теле ребенка, но следовало утешаться мыслью, что страдания малышки продлятся не слишком долго. Вскоре после ухода капитана Кортни у девочки началась неудержимая рвота, быстро опустошившая ее желудок, она перестала плакать и лишь слабо стонала, глаза ее закатились, и несчастное дитя потеряло сознание.
В хижину начали возвращаться с поля рабы. Несколько человек собрались вокруг Грейс, помогая ей поддерживать чистоту возле ребенка, но воды не хватало. Кто-то из старших детей отправился на реку.
— Скажите мне, когда вернется ее мать, — обратилась Грейс к одной из женщин. Та работала на кухне и хорошо знала английский.
— Она уже вернуться, — на ломаном языке объяснила рабыня. — Снаружи. Ждать.
— Ждет? — поразилась Грейс. — Она знает, что… — Девушка не нашла в себе сил договорить.
Рабыня кивнула и мрачно проговорила:
— Она знать.
Грейс медленно поднялась. Колени и спина ныли от долгого сидения на земляном полу.
— Я только на минутку, — сказала она окружавшей ее группе рабов, — если понадобится, сразу позовите меня. — Она вышла из хижины и глубоко вдохнула относительно свежий воздух.
Изможденные женщины, которые весь день рубили тростник на полях, теперь готовили еду: раскатывали тесто из маниоки на больших неглубоких сковородах, перевернутых над открытым огнем очага. Заходящее солнце пекло еще очень сильно, немилосердный жар очага тоже не добавлял прохлады. По лицам рабынь струился пот. В воздухе разливался аромат похожей на шпинат пряной травы каллалу — нечастого лакомства в рационе рабов. Это Грейс настояла, чтобы их кормили не одной только крахмалистой маниокой. Дети цеплялись за подолы материнских платьев, которые больше походили на рубашки.
Малыши требовали еды и внимания. Мужчины стояли небольшими группами и тихонько переговаривались, время от времени одергивая детей, если те начинали слишком мешать поварихам. Прислонившись к стволу дерева, стоял белый надсмотрщик с хлыстом и кремневым ружьем в руках. Он лениво наблюдал за рабами. Общий настрой был угрюмым, но все занимались привычными делами, как в любой другой день. Смерть ребенка — грустное событие, но такое здесь бывает нередко.
Грейс не смогла сдержать легкой улыбки, когда увидела, что с тропы от господского дома на поляну свернул капитан Кортни. Прическа его растрепалась, теперь это был уже не тот безупречный гость, который пожаловал к ним несколько часов назад. Прежде никто никогда не помогал Грейс, она сама удивилась, какое облегчение испытала, снова увидев Джайлза. Когда ей приходилось ухаживать за больными или умирающими рабами, ее помощь принимали с явной подозрительностью. Для этих людей она всегда оставалась чужой. И как же ей было тяжело! Капитан, несмотря на некоторый беспорядок в одежде, двигался с уверенностью человека, привыкшего брать ответственность на себя, и Грейс вдруг подумала, что наконец нашелся человек, на которого она сможет опереться.
Он остановился и бросил на нее быстрый вопросительный взгляд. Грейс покачала головой и произнесла:
— Скоро.
У края поляны в одиночестве стояла невысокая, очень худая чернокожая женщина с выступавшими лопатками и короткими волосами. Отвернувшись от шума и суеты, она неподвижно смотрела на окружавшие поляну заросли. Остальные рабы с состраданием поглядывали в ее сторону, негромко переговаривались, очевидно, решив, что лучше всего оставить ее в одиночестве. Грейс неохотно подошла к ней.
— Ты говоришь по-английски? — спросила она. Грейс мало кого знала из работавших в поле.
Женщина повернулась и посмотрела на Грейс с откровенной враждебностью, но девушка не отступилась. Она привыкла к ненависти рабов, да и не могла их за это винить. Вздохнув, Грейс продолжала:
— Я хочу тебе помочь, но боюсь, ребенка не удастся спасти. Мать девочки ничего не ответила, а все так же молча смотрела на Грейс.
— Все кончится быстро, — как можно мягче проговорила Грейс. — Не хочешь пойти и посмотреть на нее в последний раз? — Девушка махнула рукой в сторону хижины.
И снова никакого ответа.
— Ты знаешь, кто отец? — Грейс указала на группу мужчин, надеясь жестом прояснить смысл вопроса. — Я могла бы привести его к тебе.
К Грейс подошел капитан Кортни.
— Это ее мать? — спросил он. Грейс кивнула.
— Она не хочет, чтобы я поговорил с отцом? — предложил моряк.
Грейс лишь пожала плечами:
— Мне кажется, она нас не понимает. И возможно, она не знает, кто отец ребенка.
Рабыня повернулась к ним спиной и снова уставилась на джунгли.
— Моя понимать. — Она сложила руки на груди и стояла, жестко выпрямив спину, словно бы отстраняясь от окружающих. — Хозяина, да, она отец. Спроси его, хочет знать, что с ней.
Грейс покачнулась, капитан Кортни протянул руки и подхватил ее.
— Грейс?
— О Господи, — чуть слышно прошептала девушка и подняла к нему побледневшее лицо, на котором лихорадочно блестели глаза. — Она говорит, что отец — хозяин. Капитан, эта малышка — моя сестра. — Грейс оглянулась на хижину.
Первой мыслью Джайлза было сказать ей, что это, конечно, не так, но он сразу понял — такое утверждение не понравится Грейс. Вместо этого он тихонько проговорил:
— Грейс, это не одно и то же.
Грейс отшатнулась, и капитану на мгновение показалось, что она сейчас его ударит.
— Одно! Одно и то же! — закричала она. — В чем может быть разница?
— Я не это имел в виду, — слабо запротестовал он.
— А что же? — выпалила Грейс.
— Я… — А действительно, что он имел в виду? — Они ведь не женаты. Я понимаю, это несправедливо, но ребенок незаконнорожденный… и… незаконнорожденный обычно разделяет судьбу матери, сколь бы печальной она ни была.
— Но разве девочка виновата? Разве она сама этого хотела? Разве незаконнорожденный — не такой же человек, как другие? Разве он не имеет права на достоинство и уважение?
— Имеет, мой лучший друг — незаконнорожденный. Просто жизнь для него более тяжела. Она другая.
