Ланс Хорнер - Хозяйка Фалкохерста
Маклин слушал хвастуна, время от времени заходясь кашлем. Уже в темноте он послал Далилу на кухню за Лукрецией Борджиа, которая тем временем нагнала страху на Эмми, наврав ей с три короба насчет ожидающих ее мучений, связанных с деятельностью Ренсома Лайтфута. Бедную Эмми ничего не стоило напугать, и Лукреции Борджиа доставляло садистское удовольствие ее терзать. Впрочем, очередь Эмми еще не подошла. Пока что Лукреции Борджиа предстояло организовать покрытие нового хозяйского приобретения – молодых самок. Она сменила фартук, обвязала голову свежим лиловым платком и предстала перед Маклином.
– Кажется, уже достаточно темно, чтобы я могла отвести массу Лайтфута к хижинам, масса Маклин, сэр.
– Именно это я и хотел тебе поручить. Проследишь там, чтобы все прошло как следует. Если мистеру Лайтфуту что-нибудь понадобится, постарайся все для него сделать. – Говоря это, он смотрел на чистую простыню у кухарки под мышкой.
– Кажется, все уже предусмотрено, мистер Маклин, – молвил Ренсом, вставая. – В моем деле всего-то и требуются мужчина да женщина. Лучше, конечно, чтобы женщина отдавалась с охотой, но, откровенно говоря, это не так уж обязательно. Хочет она этого или нет, ей все равно никуда не деться.
– Сюда, пожалуйста, масса Лайтфут, сэр.
Лукреция Борджиа прошла вперед, первой спустилась с веранды и зашагала по тропинке, ведущей к невольничьему поселку. В хижину Пенси и Мей-Энн она вошла, не соизволив постучаться. Обе девушки сидели напротив друг друга за пустым столом, на стульях с жесткими сиденьями и прямыми спинками. На столе горела одна-единственная сальная свечка в ржавом подсвечнике. Обе разом подняли глаза на появившихся в дверном проеме Лукрецию Борджиа и Ренсома. Во взгляде Пенси читался страх, Мей-Энн, наоборот, предвкушала удовольствие.
– Вот это – Пенси, – сказала Лукреция Борджиа, указывая на молоденькую мулатку. – Вторую звать Мей-Энн. В соседней хижине живут другие две – Жемчужина и Агнес. Все, кроме Пенси, давно не девицы. Поэтому мистер Маклин и предложил вам начать с Пенси.
Ренсом оглядел хижину и остался доволен чистотой и свежей побелкой. Он не возражал бы остаться здесь подольше. Ему случалось работать и в жалких, замызганных хибарах. Он заметил в углу набитый кукурузной шелухой матрас, накрытый ветхим, но чистым лоскутным одеялом. Сияющая Лукреция Борджиа сдернула с ложа одеяло и застелила матрас простыней.
– Если Пенси запачкает простыню кровью, то чтобы к завтрашнему утру она была отстирана! – приказала она. – С белым вам придется спать на простыне.
– Кровь?! – взвыла Пенси. – Мне будет так больно?
– К чему эти слезы, малышка? – спросил ее Ренсом сахарным голоском. – Уж не боишься ли ты меня? Ведь я сделаю тебя счастливейшей девушкой на свете!
– Нет, мне будет больно! – не унималась она. – Какое уж тут счастье!
– Самое что ни на есть! – Он оскалил зубы. – Ты будешь с любовью вспоминать все, даже боль.
– Я слыхала, что в первый раз всем бывает больно.
– Заткнись, Пенси! Масса Лайтфут – белый человек, а не ниггер, который завалил бы тебя в кустах и проткнул насквозь. У белого сучок поменьше, чем у ниггера. Верно, масса Лайтфут?
Лайтфут покосился на Лукрецию Борджиа и не сдержал смеха. Стоило ему провести рукой у себя между ног, как там вздулся здоровенный бугор.
– Кое у кого из белых тоже есть на что посмотреть, учти это, Лукреция Борджиа. Держу пари, что я заткну за пояс любого черномазого с плантации.
Раз ее еще не лишили девственности, то сейчас самое время. Пожалуй, с нее и начнем. Лучше сразу покончить с самой трудной частью, тем более что потом она все равно попросит еще. К тому же это поднимет настроение Мей-Энн. Она вспомнит, как ее лишали девственности и каким приятным занятием это оказалось.
Лукреция Борджиа с вожделением уставилась на растущий на глазах бугор у Ренсома в штанах. То, что скрывала ткань, восполнялось воображением, поэтому оснащение белого казалось еще внушительнее, чем, вероятно, было на самом деле. Она и вообразить не могла, что белый мужчина может оказаться таким могучим. Видимо, вся болтовня на этот счет была высосана из пальца: этот мужчина явно выдерживал сравнение не только с Джубо, но и с самим Большим Джемом.
– Прошу прощения, сэр, но, может, было бы лучше, если бы я принесла из Большого дома гусиного жира или кусочек сала? Такая хрупкая девушка – и такой могучий мужчина!
Он покачал головой:
– Обойдусь без гусиного жира и без сала. Поплюю немного – и готово дело!
– Поплюете? – Она прыснула, вспомнив, что и Большой Джем всегда пользовался этим средством. Она повернулась к Пенси: – Раздевайся, девка, и ложись на спину. Масса Лайтфут не может цацкаться с тобой всю ночь напролет. Больно надо!
Но Пенси и так была охвачена страхом, а при упоминании о крови у нее свет померк в глазах. Лукреции Борджиа пришлось прийти к ней на помощь: она сдернула ее со стула и расстегнула единственную деревянную пуговицу, на которой держалось ее платьице из мешковины.
– Сама разденешься или мне применить силу? Зачем, по-твоему, масса Маклин платил за тебя денежки? Думаешь, массе Лайтфуту нравится здесь прохлаждаться? Пора соображать!
Она подтолкнула голую девушку к матрасу. Пенси упала и, шурша кукурузной шелухой, поджала колени к подбородку.
– Нет, так не годится! – Лукреция Борджиа звонко шлепнула ее по ягодице. – Ложись на спину и разведи ноги. Не своевольничай, а то получишь тумаков. – Она для убедительности показала девушке свой увесистый кулак. Пенси нехотя подчинилась. – Мей-Энн! Завтра ты подробно расскажешь мне, как вела себя Пенси. Ей самой будет лучше, если она сейчас же перестанет реветь и займется делом.
Ренсом Лайтфут снял сапоги, носки, стянул рубашку. Пенси стерегла с матраса каждое его движение. Лукреция Борджиа многое отдала бы, чтобы остаться, однако понимала, что не найдет подходящего предлога. Она поплелась к двери. С сожалением берясь за дверную ручку, кухарка надеялась, что Лайтфут успеет к этому времени сбросить штаны, но он медлил, дожидаясь, чтобы она затворила дверь с другой стороны.
– Ну что, Лукреция Борджиа, – донесся до нее его нетерпеливый голос, – почему же ты не уходишь? Твоя помощь мне больше ни к чему. Я сам справлюсь с девчонкой. Прекрати! – рявкнул он на рыдающую Пенси. – Будешь ныть, не получится никакого удовольствия. Может быть, тебе будет из-за чего похныкать, но ты быстро забудешь об этом. – Он вспомнил про Мей-Энн, торчавшую все еще за столом. – Разделась бы и ты! С двумя приятнее, чем с одной!
Та охотно согласилась.
– Пенси успокоится, если рядом буду я. Лукреция Борджиа исчерпала все предлоги и была вынуждена волей-неволей удалиться. Она вышла в темноту. Полоска света, выбивавшаяся из-под двери, исчезла: в хижине задули свечу. Лукреция Борджиа решила довольствоваться подслушиванием, раз не могла лицезреть заманчивую сцену воочию. Она обошла хижину, встала под распахнутым окном и затаила дыхание.
