Уильям Локк - Триумф Клементины
— Джентльмены, — сказал он, обводя взглядом три пары спрашивающих глаз. — Вы, наверное, удивляетесь, что я пригласил вас сегодня к обеду, и что этот обед не имел обычного оживления. Я считаю своим долгом и удовольствием дать вам на это ответ. До сих пор на этих обедах мы носили, нужно в этом сознаться, комическую маску. Мы скрывали под ее веселой и улыбающейся внешностью свое внутреннее содержание. Мы, сами не сознавая того, были актерами часто повторяющими комедии. И только при последней встрече мы сняли маски и показали свои настоящие лица.
— Я уже извинялся, — пробормотал Биллитер.
— Дорогой мой, — остановил Квистус, протягивая свою длинную тонкую руку. — Это последнее, что я от вас требую. В этом лживом, двуличном мире ни один человек не должен стыдиться открыто показать свою душу. Нет, джентльмены, я собрал вас не для того, чтобы оскорблять, но потому, что нуждаюсь в ваших советах и услугах, за которые я надеюсь с вами рассчитаться.
Оживление показалось на всех трех лицах. Магическим оказалось слово «рассчитаться». Оно означало деньги, а деньги означали пищу и питье, преимущественно алкоголь.
— Я знаю, что и друзья мои согласятся со мной, — заявил Хьюкаби, — если я скажу, что наши сердца всегда к вашим услугам.
— Сердце, — возразил Квистус, — совсем не сентиментальный громоотвод, а только физиологический орган. В вашем смысле сердец не существует. Вы так же хорошо, как и я, дорогой мой, знаете, что на свете не существует таких вещей, как верность, честь и любовь. Самолюбие и себялюбие — единственные критерии поведения. Руководимые пустой традицией, мы стараемся не видеть окружающего зла и смотрим на все через цветные стекла благоволения.
Не потерявшие еще окончательно остатки разума Хьюкаби и Вандермер изумленно уставились на своего когда-то добродушного кроткого хозяина. Они были в недоумении, принять ли его слова как иронию или как установившийся взгляд. Но иронической нотки нельзя было уловить. Квистус говорил тем уверенным тоном, каким он рассуждал на диссертации о долихоцефалических черепах, найденных в Йоркшире. Он был хозяином положения, имея неопровержимые факты. Поэтому удивленные Хьюкаби и Вандермер вопросительно уставились на него. Биллитер, на которого вино уже оказало свое действие, потерял нить философского рассуждения своего патрона.
— Настало время, — продолжал Квистус, закуривая сигару, — настало время быть нам четверым откровенными друг с другом. До сегодняшнего дня я был рабом оптического обмана традиции. Но обстоятельства открыли мне глаза и сделали меня человеком без предрассудков.
— Прошу помнить, что я был членом… — начал Хьюкаби.
— Я — из хорошей семьи, — перебил, уразумевший последнюю фразу Биллитер.
— Да, да, — перебил их Квистус. — Я знаю. Потому-то мне и желательна ваша помощь. Я нуждаюсь в совете образованных, воспитанных людей. Какое-нибудь вульгарное преступление не годится для моих целей. Всех вас обманули люди. Также и меня. Вы сделались жертвой непостоянства фортуны. И я также. Вы ни к кому не имеете доверия, вы доказали это, приняв сторону обманувшего меня компаньона; вы не можете, повторяю, ни к кому иметь доверия. И я также. Вы — Измаилы, ваша рука поднята против всех. И — моя. Вы хотите быть отмщены. И — я. Ваша жизнь имеет целью скорее дурное, чем хорошее. Одним словом — вы не имеете предрассудков. Если вы признаете это, мы перейдем к делу. Если нет, мы с этого вечера расстанемся навсегда. Что вы на это скажете, джентльмены?
Биллитер коротко и резко рассмеялся, смотря на красное вино.
— Боюсь, что мы заблудились, — сказал он. — Во всяком случае, могу это сказать про себя.
— Человек не может прямо идти, когда его гонит нужда, потому что в конце прямой дороги — смерть, — горько добавил Вандермер.
— А вы что скажете, Хьюкаби?
— Я также несколько раз спотыкался.
— Хорошо, — сказал Квистус, — мы поняли друг друга.
— Вы, может быть, и поняли нас, — дернул свою неопрятную бороду Хьюкаби, — но мы вас совсем не поняли.
— Я предполагал, что я ясно выразился, — сказал Квистус.
— С моей стороны, — заявил Биллитер, — я ничего не вынес, кроме того, что вы заставили нас сознаться в том, что мы заблуждались.
— Дорогой, дорогой… — возразил Квистус.
— Я понимаю, — начал Вандермер, пронизывая Квистуса своими маленькими острыми глазами, — я понимаю это так, что вы попали в какую-нибудь переделку и хотите и нас втянуть в это грязное дело. Если это так — я не согласен. Я хорошо знаком теперь с законами и совсем не хочу рисковать, чтобы не оказаться за решеткой.
— Боже мой, нет! — вздрогнул Квистус.
Он потушил свою сигару и улыбнулся.
— Пожалуйста, не думайте ничего подобного. Я последнее время с большим интересом читал криминологию и прочел два тома тюремного календаря. И результатом этого чтения явилось убеждение, что преступление — безумие. Это болезнь. И, кроме того, оно вульгарно. Нет, я не имею никакого желания увеличить таким способом свое состояние, я не желаю совершать никакого насилия ни над личностью, ни над имуществом людей; нет, все, что касается уголовщины, должно быть выброшено из темы нашего разговора.
— Тогда во имя геены! — вскричал Хьюкаби. — Что вы хотите от нас?
— Это очень просто, — ответил Квистус. — Я имел перед собой длинный ряд возможностей совершить подлость, но обстоятельства мешали мне. Я хотел бы, чтобы один из вас помог мне — был бы моим ассистентом. Я хотел бы, чтобы вокруг меня совершались только подлости. И я надеюсь, что вы удовлетворите мое желание. Кстати, не обладая изобретательностью, я буду вам благодарен за вновь найденные возможности.
— Это — чудачество, — сказал Биллитер, — но я присоединяюсь, если за это будут деньги.
— За это будут деньги, — подтвердил Квистус.
— Я также согласен, — решил Вандермер.
— Вы найдете в нас, дорогой Квистус, — сказал Хьюкаби, — верных пособников, ваших коварных разрушителей репутации, ваши окаянные души, служащих вам злых гениев. Это новое занятие не оскорбительно для члена Колледжа Тела Христова в Кембридже. И, так как Биллитер докончил графин, могу я попросить еще бутылку, чтобы вместе с Вандермером выпить за ваше здоровье?
— С удовольствием, — заявил Квистус.
Как только трое вновь явленных злых гениев вышли из дому, они, как по команде, остановились и расхохотались.
— Видали вы что-нибудь подобное! — вскричал Вандермер.
— Он безумен, как Бедлам, — решил Вандермер.
— Что-то вроде рыцаря Круглого Стола, — вставил Хьюкаби, — он жалеет, что придется ехать за границу искать преступления.
