Джулия Куин - Невинное развлечение
— Мы с ней немного похожи, — сказала Оливия, а потом, непонятно почему, добавила: — Скорее, я на нее похожа.
Слабая улыбка тронула его губы, и у Оливии было странное чувство, что он над ней не смеется и не провоцирует ее, а просто… улыбается.
Это ее смутило.
Она не смогла отвести взгляда.
— Я всегда ценил точность в языке, — тихо сказал он.
— Вы очень странный человек.
Он должен был обидеться, потому что обычно она не произносила такое вслух, хотя он этого и заслуживал. А он рассмеялся.
Она потрогала шею. Может быть, если бы она себя ущипнула, след сошел бы за нарыв.
Какие еще болезни она смогла бы симулировать?
Насморк?
Воспаление легких?
Мигрень?
Растяжение щиколотки?
Она не была уверена.
Последнее, строго говоря, не было болезнью, но имело целый ряд полезных преимуществ.
— Может, потанцуем, леди Оливия?
Растяжение сейчас пригодилось бы, только она вспомнила о нем слишком поздно.
— Вы желаете танцевать? — откликнулась она. Было совершенно немыслимо, чтобы он этого хотел. И еще более немыслимо, если он думает, что она согласится.
— Да.
— Со мной?
Вопрос вызвал у него снисходительную — так ей показалось — улыбку.
— Я хотел бы пригласить своего кузена, потому что он единственный человек в этом зале, которого я могу считать своим знакомым, но это выглядело бы скандально. Вы согласны?
— По-моему, музыка закончилась, — сказала Оливия.
— В таком случае подождем следующего танца.
— Я не соглашалась танцевать с вами!
Оливия закусила губу. Она выглядит идиоткой. Притом хуже всего — вздорной идиоткой.
— Но вы же согласитесь, — уверенно сказал он.
Еще никогда с тех пор, как Уинстон сказал Невилю Бербруку, что он ее «интересует», ей так страшно не хотелось дать мужчине пощечину. Она бы так и сделала, если бы не понимала, что это не сойдет ей с рук.
— У вас и выбора на самом деле нет, — продолжал он.
Куда его ударить — в челюсть или в глаз? Что больнее?
— И кто знает? — Он наклонился к ней, и его глаза блеснули в свете свечей. — Вдруг это доставит вам удовольствие.
Лучше в глаз. Определенно. А если она хорошенько размахнется, ей, возможно, удастся сбить его с ног. Здорово будет видеть, как он окажется на полу. Зрелище будет невиданное. Он может удариться головой о край стола или, еще лучше, схватиться за скатерть и потащить за собой на пол чашу с пуншем и весь хрусталь миссис Смайт-Смит.
— Леди Оливия?
Везде будут валяться осколки. И кругом — кровь. Может быть.
— Леди Оливия?
Если она не может сделать это наяву, почему бы ей не пофантазировать?
Он протягивал ей руку.
Она посмотрела на него. Он все еще стоял прямо. Не было видно ни осколков хрусталя, ни крови. Жаль. А он совершенно определенно ждал, что она примет его предложение танцевать.
К сожалению, он был прав. У нее не было выбора. Она может — и, возможно, будет — продолжать настаивать на том, что до этого вечера она его никогда в глаза не видела, но правда известна им обоим.
Оливия не была так уж твердо уверена в том, что произойдет, если сэр Гарри объявит высшему свету, что она в течение пяти дней шпионила за ним из окна своей спальни, но хорошего ждать не приходилось. Самое лучшее, что может случиться, — это то, что ей придется неделю прятаться дома, чтобы каким-то образом избежать сплетен. А худшее… она может оказаться обрученной с этим невоспитанным человеком.
Господи помилуй.
— Я с удовольствием потанцую, — быстро сказала она, взяв его руку.
— Энтузиазм и точность, — пробормотал он.
Какой же он все-таки странный.
Они вышли в танцевальный круг за минуту до того, как музыканты подняли свои инструменты.
Услышав первые звуки музыки, сэр Гарри сказал:
— Это вальс.
Оливия глянула на него с удивлением. Как он так быстро это понял? Может, он музыкант? Это означало бы, что этот вечер был для него даже более мучителен, чем для нее.
Сэр Гарри взял ее правую руку и поднял ее в нужную позицию. Если это прикосновение само по себе могло быть для нее неприятным, то совсем другое она испытала, когда он положил другую руку ей на талию. Рука была теплой. Нет, горячей. И у нее побежали мурашки в самых неожиданных местах.
Она станцевала много вальсов. Может, сотни. Но еще никогда мужская рука на ее талии не вызывала у нее подобных ощущений.
Наверное, потому, что она все еще была немного сбита с толку. Нервничала в его присутствии.
Он держал ее крепко, но не грубо. И танцевал он прекрасно, гораздо лучше, чем она. Она, конечно, умело прикидывалась, но великолепным танцором она никогда не будет. Правда, мужчины уверяли ее в обратном; но только потому, что она была хорошенькая.
Это было несправедливо, и она была готова первой это признать, но в Лондоне можно безнаказанно вытворять все, что угодно, если у тебя смазливое личико.
Это, однако, означало и то, что тебя не считали умной. Это она испытывала на себе всю жизнь. На нее смотрели как на какую-то фарфоровую куклу, которая должна выглядеть хорошенькой, выставляться напоказ и абсолютно ничего не делать.
Иногда Оливии приходило в голову, что, возможно, поэтому она время от времени вела себя неправильно. Она не делала ничего такого сверхъестественного — для этого она слишком следовала условностям света. Но считалось, что она может свободно выражаться и откровенно высказывать свое мнение. Миранда как-то сказала, что не хотела бы быть такой хорошенькой, но Оливия ее не поняла. Но только до того момента, как Миранда уехала и у нее не осталось никого, с кем бы она могла по-настоящему разговаривать.
Она подняла глаза на сэра Гарри, стараясь, чтобы было не слишком заметно, что она его рассматривает.
Над левой бровью у него был небольшой, еле заметный шрам, скулы были немного более высокими, чем у классического красавца, но что-то в его лице было необычно притягательным. Интеллект? Внутренняя сила?
Интересно, сколько ему лет?
— Вы очень грациозны, — сказал он.
Она сделала удивленные глаза.
— На вас не действуют комплименты, мисс Оливия?
Она взглянула на него сердито. Он это заслужил, потому что его тон тоже был резковатым. Почти оскорбительным.
— Я слышал, — сказал он, умело поворачивая ее вправо, — что по вашей вине в Лондоне множество разбитых мужских сердец.
Она напряглась. Это как раз то, что ей любили повторять, думая, что она этим гордится. Но она не гордилась. Более того, ей было обидно от того, что все так о ней думали.
— Это не очень-то доброе и приличное замечание.
