Тия Дивайн - Жажда наслаждений
— А ты спрашивал его?
— А разве нет, еще вчера утром? Он не обратил на наши вопросы никакого внимания, наплевал на наши проблемы и не предъявил нам никаких бумаг, удостоверяющих его права на наследство.
— Гиддонз послал мне все бумаги еще в Лондоне. Николас привез копию письма.
— Черт с ним, Элизабет. Он же не показал тебе копию его свидетельства о рождении. Он может оказаться самозванцем. Что мы все знаем о Николасе Мейси? О человеке, который называет себя Николасом Мейси? Можешь не отвечать. Никто во всей Англии ничего о нем не знает.
— И следовательно?..
— Ты должна разузнать о нем хоть что-нибудь.
— Понятно.
— Обыщи его комнату или что-то сделай. У него должны быть какие-нибудь бумаги, черт побери.
— Где Питер?
— На конной прогулке с Виктором. В поместье прекрасные тропы для верховой езды. Великолепные лошади. Все принадлежит теперь ему. Слышишь, Элизабет? Все теперь его, после того как ты семь лет отбывала наказание в браке.
Еще один удар хлыста. Ее замужество было ее виной.
— Я очень рада, что ты так думаешь, — с каменным лицом сказала Элизабет и подумала: может, так оно и было на самом деле?
— Если бы ты родила сына…
— Господи…
— Послушай, Фредерик, — подала голос Минна, которая никогда раньше не вмешивалась в разговоры. — Во-первых, ты слишком жесток сейчас. А во-вторых, возможно, здесь вина Уильяма.
— Но ведь если бы был сын, то не было бы разговора ни о каком другом наследнике. Я имею в виду, что сын и был бы наследником и никто не задавал бы никаких вопросов. А теперь мы в тупике. Если только Элизабет не предпримет никаких действий.
— Например, обыщет его комнату, — вставила Элизабет.
— Как минимум.
— Ты могла бы это сделать за последние два часа, — заметил он. — Ты же в своем доме, или по крайней мере ты бы могла найти причину, по которой ты попала к нему в комнату, в случае если он тебя поймает.
— Неужели? — иронично сказала Элизабет. — Да, возможно, смогла бы… Я могу сказать, что пришла разделить с ним постель…
— Элизабет! — в ужасе вскричал показавшийся в дверях Питер. Он вбежал и припал на колени у ее кресла. — Где ты была?
— По имущественным делам, — ответила она, благодарная за то, что ее последние слова объясняли все.
— Имущественные дела, — фыркнул Питер. — Моя дорогая Элизабет. Мы тут все говорили о появлении этого… самозванца…
— Я так устала вам всем повторять. Я была должным образом уведомлена. Я просто решила не извещать вас.
— Но кто он такой? Где он был? Откуда нам знать?
Она протянула ему руку.
— Питер…
Он принял ее и поцеловал.
— Я прошу прощения. Я не имею права вмешиваться. Никакого. Я просто желаю тебе блага.
— Я знаю, я знаю, — сдалась она под давлением его пальцев, переплетенных с ее. Она хотела его больше всего на свете… «Не позволяй ему трахать тебя»… Поэтому расспросы о Николасе Мейси и его лицемерных сделках уже не казались слишком большой ценой.
Если бы она только могла поделиться с Питером тем, что она уже знала…
— Пойдем, — сказал Питер, будто читая ее мысли. — Мы покатаемся верхом. Погуляем в саду. Мы слишком сильно на тебя надавили. Тебе сейчас тяжелее всех. Мы же только хотим помочь.
Она позволила ему поднять ее с кресла, провести по залу, вниз по лестнице, затем вывести через переднюю дверь. Она подумала, что он всегда уводит ее от чего-то, вместо того чтобы к чему-то вести.
— Какой великолепный парк, — сказал Питер, когда они начали прогуливаться по дорожке.
— За семь лет я его полюбила больше всего.
И она действительно любила свой парк: длинную, широкую аллею от дома до дороги на Лондон, идущей в миле отсюда, растущие по бокам деревья, живые изгороди и цветочные клумбы, попадающиеся в неожиданных местах. Сейчас Элизабет смогла рассмотреть согбенную фигурку Уоттона, копающегося в земле.
— Бедная Элизабет. К чему привели годы, проведенные в Шенстоуне?
«К тому, что я дождалась тебя…» — слова, которые она никогда не смогла бы произнести.
— Здесь прошла моя юность, — наконец сказала она. — Я получала доход. Солидные средства, которые шли на финансирование разработки нефтяных месторождений в Сибири. Маленький кусочек свободы. Что мне еще нужно?
— Действительно, что же? — Он взял ее руку и поцеловал. — Тебе нужно узнать, действительно ли Николас тот самый человек, которому ты должна уступить наследство. — Он взял обе ее руки. — Мы должны знать…
«Мы… Оказывается, есть „мы“…» — подумала она и, подняв подбородок, рискнула сказать:
— Как хорошо звучит, Питер. Мы… Он прикоснулся губами к ее губам.
— Нам так много нужно сказать друг другу… Не тот поцелуй.
— Да, — прошептала она. Поцелуй был лучше, слаще. Поцелуй Питера.
— Ты должна знать…
— Да… — Она была готова сделать все в тот момент. Питер хотел ее, а, согласно инструкциям, она должна была подчиняться Питеру во всем. Почти во всем.
И вдруг:
— Боже правый, Элизабет. Не совсем прилично с твоей стороны оказаться в чьих-то объятиях так скоро после смерти твоего мужа.
На дорожку вышел Николас, появившийся неизвестно откуда. Элизабет стало неловко при мысли о том, где и с кем он был еще полчаса назад.
— Итак, что ты думаешь о моих конюшнях? — спросил он, обращаясь к Питеру и, не дожидаясь ответа, повернулся к Элизабет: — У меня есть к тебе еще вопросы…
Она бросила взгляд на Питера.
— Твои вопросы не могут подождать? Николас посмотрел на Элизабет:
— Вполне возможно. Вы ведь не сможете нанести существенный вред моей репутации, если будете просто стоять здесь и разговаривать.
Он удалился, и Элизабет заметила, что Питер смотрит ему вслед.
— Я ненавижу его, — выдохнул Питер.
— Я думаю, нам всем он начинает не нравиться, — сказала Элизабет. — Не прошло и двух дней. Я последую твоему совету. Ты прав, Питер. Мы должны знать.
Он обнял ее и поцеловал, и она могла бы поклясться, что Николас за ними наблюдал.
Настало время перейти в наступление, время найти ответы на все вопросы. Ее отец был прав: начинать надо было с того места, где человек является самим собой, — с его спальни. Там она узнает все его секреты и сравняет его с землей.
Но никаких секретов не было. Человек без прошлого ничего не принес с собой в настоящее. Она не нашла ничего, что бы говорило о том, какую жизнь вел Николас в прошлом.
Она нашла только кожаный чемодан, потертый и порванный, лежавший на полке в шкафу рядом с тремя черными костюмами, двумя чистыми белыми хлопковыми сорочками и парой поношенных ботинок, стоящих на дне шкафа.
В покрое и стиле одежды не было ничего экстравагантного. У него не было ювелирных изделий, колец, шелковых галстуков, ночных рубашек.
