Анна Голон - Анжелика Маркиза Ангелов
Сначала он просил извинить его за то, что может назвать лишь девять своих детей, но утверждал, что, без сомнения, их будет больше, потому что «он и его жена еще молоды и охочи к этому». В продолжении речь шла о его немощном отце, оставшемся без пенсии, которую он заслужил как полковник армии при Людовике XIII. Сам барон служил капитаном и мог бы получить повышение, но вынужден был оставить королевскую службу, потому что его жалованье офицера королевской артиллерии, 1700 ливров в год, «было не достаточно, чтобы удержаться на службе». Он упомянул также, что на его плечах лежит ответственность за двух старых тетушек, «для которых за отсутствием приданого не нашлось ни мужей, ни монастыря, и способных лишь на смиренный труд». На его содержании находилось четверо слуг, в том числе старый солдат без пенсии. Два старших мальчика учились в коллеже, что стоило 500 ливров только за обучение. Чтобы отправить дочь в монастырь, требовалось еще 300 ливров.
В заключение он писал, что долгие годы платит долги своих издольщиков, чтобы удержать их на плаву, и теперь задолжал налоговой палате, которая требовала 875 ливров 19 су и 11 денье только за текущий год. Таким образом, его доход, едва ли достигающий 4000 ливров в год, должен кормить девятнадцать человек и поддерживать его дворянское положение, когда, в добавление ко всем несчастьям, разбойники бесчинствовали на его землях, грабя и убивая, погружая оставшихся в живых издольщиков в еще большую нищету. Наконец, он взывал к королевской доброте и просил отсрочки выплаты налогов, аванса или пособия в размере тысячи ливров, умолял о «королевской милости» принять в качестве знаменщика в поход на Америку или Индию его старшего сына, «шевалье», обучавшегося логике у отцов-августинцев, которым он, к слову, тоже задолжал за целый год.
В добавление отмечалась его готовность взять на себя любую должность, приличествующую его дворянскому происхождению, лишь бы только она позволила ему прокормить своих близких, потому что его земли, даже если пустить их на продажу, не смогут окупить всех затрат…
Посыпав песком это длинное послание, отнявшее у него несколько часов тяжелого труда, Арман де Сансе стал писать записку своему покровителю и кузену, маркизу дю Плесси-Бельер, где просил вручить это прошение королю или королеве-матери, сопроводив его лестными рекомендациями.
Он закончил учтивой фразой:
«Монсеньор, я с радостью жду скорой встречи с вами, и если вы найдете возможность посетить нашу провинцию, к вашим услугам будут мои мулицы[32], среди которых есть превосходные экземпляры, а на вашем столе — фрукты, каштаны, сыр и творог».
* * *Через несколько месяцев бедному барону Арману де Сансе пришлось добавить к списку своих неприятностей еще одну.
Как-то вечером на дороге послышался стук лошадиных копыт, затем на старом подъемном мосту всполошились индюки. Во дворе залаяли собаки. Анжелика, по воле тети Пюльшери сидевшая в комнате за вышиванием, тут же бросилась к окну.
Она увидела лошадь, с которой слезали два долговязых худых всадника, одетых в черное, а по тропинке вслед за маленьким крестьянским сыном шел мул, склонившись под тяжестью тюков.
— Тетя! Ортанс! — закричала она. — Смотрите! Мне кажется, это наши братья, Жослен и Раймон.
Две маленькие девочки вместе со старой девой быстро спустились вниз. Они появились в гостиной, когда школяры приветствовали дедушку и тетю Жанну. Со всех сторон сбегались слуги. Тут же послали в поле за мессиром бароном и в огород — за мадам.
Подростки с некоторым смущением наблюдали за всей этой суетой.
Им было пятнадцать и шестнадцать лет, но их часто принимали за близнецов, потому что они были одного роста и очень походили друг на друга. У обоих был смуглый матовый цвет лица, серые глаза и черные жесткие волосы, которые спускались на мятый и испачканный белый воротничок школьной формы. Они отличались только выражением лица. В Жослене было больше силы, в Раймоне — больше скрытности. Пока они односложно отвечали на вопросы дедушки, кормилица, вне себя от счастья, постелила на стол красивую скатерть и принесла горшки с пирогами, хлеба, масла и котелки с первыми каштанами. Глаза подростков засверкали. Не в силах больше ждать, они уселись за стол и начали есть так жадно и неаккуратно, что привели Анжелику в восторг.
Она заметила между тем, что они худые и бледные, и что их черные саржевые костюмы протерлись на локтях и на коленях. Разговаривая, они опускали глаза. Казалось, никто из них не узнавал ее. Раймон носил на поясе пустой рог. Она спросила у брата, для чего это.
— Для чернил, — важно ответил он.
— А я свой выбросил, — сказал Жослен.
Появились отец и мать с канделябрами в руках. Барон, несмотря на свою радость, был немного обеспокоен.
— Неужели это вы, мальчики мои? Вы даже не приезжали летом. Разве не странное время вы выбрали для каникул?
— Мы не приехали летом, — объяснил Раймон, — потому что у нас не было ни единого су, чтобы нанять лошадь или хотя бы сесть в карету, которая идет от Пуатье до Ньора.
— И если теперь мы здесь, то это не потому, что стали богаче, — продолжил Жослен.
— … А потому что отцы-августинцы выгнали нас вон, — закончил Раймон.
Повисло напряженное молчание.
— Святой Дени! — воскликнул дедушка. — Мессиры, какую глупость вы совершили, что вам пришлось нести за нее такое тяжелое наказание?
— Никакой, но вот уже почти два года, как августинцы не получали за нас плату. Они заявили нам, что другие воспитанники, чьи родители щедрее, нуждались в наших местах…
Барон Арман принялся ходить взад и вперед, что выдавало его сильное волнение.
— Нет, это абсолютно невозможно! Если вы не совершили недостойного поступка, отцы не могли так бесцеремонно выкинуть вас за дверь: ведь вы — дворяне! Может быть, отцы не знают.
Жослен, его старший сын, начал сердиться:
— Нет, отцы все прекрасно знают, и я даже могу повторить вам слова эконома, которые он бросил нам вслед: он сказал, что дворяне платят хуже всех, и что, если у них не хватает денег, нужно привыкать обходиться без латыни и других наук.
Старый барон распрямил свою впалую грудь.
— Я не могу поверить, что вы говорите мне правду: ведь у Церкви и дворянства одна цель, а сегодняшние школяры — это будущий цвет королевства. И смиренные отцы знают это лучше, чем кто бы то ни было!
В этот раз, уперев взгляд в землю, возражать стал второй мальчик, Раймон, собиравшийся стать священником:
— Отцы учили нас, что Бог умеет отличать своих, и мы, наверное, были недостойны…
