Хизер Грэм - Пленница
— Разве?
— Как и приказам любого другого мужчины, — холодно сообщила она.
— Возможно, вас удивит это, но в нашей глуши, мисс Уоррен, порой лучше подчиняться приказам. Это безопаснее. Уверяю вас, здесь, среди рек, холмов и болот, куда надежнее быть женой Харрингтона, чем дочерью Уоррена.
— Постараюсь запомнить это, мистер Маккензи. Но любопытно: что мой отчим сделал вам?
— Именно мне?
— Да! Он что, ранил вас, преследовал, оскорбил? Вероятно, волосы у него зашевелились, а рука сжалась, потому что Тила внезапно поморщилась.
— Нет, мисс Уоррен, хотя я и мерзкий индеец, он ни разу не коснулся меня. Если бы такое случилось, Уоррен был бы мертв. Но он оскорбил меня так, как никто другой. Оскорбил своей жестокостью…
— С белыми тоже обращались жестоко.
— Только не я, мисс Уоррен, только не я.
— Вы делаете мне больно, — спокойно заметила Тила. — Вы слишком крепко держите меня.
— Значит, вас вообще не нужно держать.
— Это вы подошли ко мне. Я не приглашала вас танцевать.
— Верно. — Джеймс остановился так внезапно, что девушка, столкнувшись с ним, ударилась о его грудь. Изумленная, она даже не отстранилась.
И Джеймс не отпустил ее. Он слышал, как громко, но в унисон бьются их сердца, вдыхал ее нежный, женственный аромат, видел обжигающий зеленый огонь ее глаз.
— А, вот вы где, — услышали они. Узнав голос Джона Харрингтона, Джеймс сделал шаг назад и отпустил Тилу Уоррен.
— Шампанское! — весело предложил Джон. — Тила, Джеймс?..
— Спасибо, с меня уже хватит. — Джеймс поклонился Тиле:
— Прошу прощения.
Оставив их, он направился в холл, приветствуя старых друзей. Кое-кто из них перекинулся с ним несколькими словами. Джеймс с горечью замечал, что по мере продолжения военных действий вместе со страхом росла и враждебность белых. Они не понимали, что индейцы тоже боятся, ибо война стала тяжким бременем и для них. Многие молодые воины погибли. Их деревни и дома были уничтожены. Дети голодали.
Джеймс пытался сказать что-то ободряющее, как-то оправдать свой народ. Но можно ли оправдывать войну?
Наконец ему удалось ускользнуть наверх и взглянуть на крошку племянника. Убедившись, что мальчик мирно спит в колыбели у постели матери, он заглянул в комнату дочери. Дженифер спала так же спокойно и даже улыбалась во сне. Темные волосы разметались по подушке вокруг ангельского личика.
Какой прелестный ребенок! В ней ощущалась белая кровь, несмотря на явное сходство с матерью. Янтарные глаза, черные, необычайно густые волосы. Джеймс поцеловал ее в лоб, и сердце его сжалось при мысли об умерших жене и ребенке.
В своей комнате, которую всегда держали для него, Джеймс, сбросив парадный сюртук и сорочку с жабо, остался в бриджах и сапогах. Ночь манила его. Он распахнул двери балкона, выходившего на лужайку позади дома — туда, где кончались владения Джаррета и начинались заросли кипарисов, живописные холмы, извилистые реки. К востоку лежали когда-то плодородные земли, теперь выжженные и опустошенные после того, как индейцев оттеснили еще дальше к югу.
Внезапно услышав какой-то звук, Джеймс оглядел балкон.
Тила, тоже привлеченная лунным светом, пока не заметила Джеймса. Она осторожно открыла двери спальни, выскользнула на балкон, облокотилась на перила, подняла голову и смотрела на луну, поеживаясь от ночного ветерка.
Ее только что расчесанные и распущенные волосы, ниспадающие на спину, заливал лунный свет. Тонкая батистовая сорочка казалась почти прозрачной, и Джеймс отчетливо видел высокую пышную грудь, тонкую талию и округлые бедра.
Она сводила его с ума. Неистовое желание охватило Джеймса.
— Черт бы ее побрал! — вслух пробормотал он.
Вздрогнув от испуга, Тила обернулась.
Он стоял в тени у стены, и, когда сделал шаг вперед, девушка чуть не закричала, но в последний момент подавила крик, быстро прикрыв рот рукой.
— Что вы здесь делаете? — спросила она, нахмурившись. Джеймс указал на свою комнату, скрестил руки на груди и, приблизившись, прислонился к перилам балкона рядом с ней.
— Здесь моя комната. И это дом моего брата. Он думал, что Тила отойдет от него, но она не отошла, а стала разглядывать Джеймса.
— Вы упоминаете брата, когда вам это удобно.
— Я всегда помню брата.
— Но считаете возможным грубо обходиться с его гостями.
— Я редко бываю груб.
— Приятно, что вы делаете для меня исключение.
— Мисс Уоррен, признаться, вам следовало бы радоваться, что первый индеец, которого вы встретили, был только груб с вами.
— Если это ваша комната, полагаю, вам лучше вернуться туда.
— Но это вы помешали моему уединению.
Она молча посмотрела на него в упор. Ветерок чуть трепал ее волосы. Ее глаза были спокойными, глубокими и лучистыми, кожа совершенной, как мрамор. Под ночной сорочкой вздымалась грудь…
Охваченный непреодолимым желанием с той минуты, когда впервые увидел эту девушку, Джеймс не устоял перед искушением и коснулся пальцами ее щеки. Рука его легла на плечо Тилы. Он притянул ее к себе и склонил голову, мечтая ощутить вкус ее губ.
Рот девушки благоухал мятой, источал тепло и чувственность. Прижавшись к ее губам, он языком раскрыл их, чувствуя, как его возбужденная плоть рвется наружу. Язык Джеймса проникал все глубже и глубже, пальцы погрузились в ее волосы. Удерживая девушку левой рукой, правой он начал ласкать ее грудь, потирая сосок.
Тила напряглась, упершись ладонями в его плечи. Ее сдавленный стон был заглушен поцелуем.
Джеймс задрожал от страстного желания.
Господи, да что же это с ним? Он вдруг словно окаменел, не обращая внимания на муку, терзавшую его. Нельзя делать этого! Нельзя!
Джеймс решительно отстранил от себя трепетавшую Тилу, и она в оцепенении посмотрела на него. Отчего она трепещет? Оттого, что он коснулся ее, или оттого, что отпустил?
— Идите к себе, — властно бросил Джеймс. Она направилась к двери, слепо повинуясь ему, но внезапно обернулась и снова приблизилась к Джеймсу. В ее глазах полыхало зеленое пламя.
— Сэр, белый вы, краснокожий или в пурпурную крапинку, но ведете себя крайне дерзко. У вас повадки обезьяны и наглость дикого кабана. — С этими словами Тила влепила ему пощечину.
Джеймс, оторопев, инстинктивно схватил ее за руку и прижал к себе. Он смотрел в ее глаза — неистовые, бесстрашные, без тени раскаяния.
Его хватка, вероятно, причинила ей боль, но девушка даже не поморщилась, не попыталась сопротивляться. Она лишь с яростью смотрела на него и ждала, когда он отпустит ее.
— На этот раз, — предупредил Джеймс, — это сойдет вам с рук. Но помните: между нами война. Ударьте краснокожего, и он ударит в ответ.
