Жаклин Брискин - Обитель любви
— Он такой, мой папаша. Предпочитает грезы реальной действительности. Однажды потеряв все, он сможет начать все сызнова. — Кингдон вертел в руках вилку и как бы невзначай спросил: — Вы не забудете передать отцу, что я хочу его видеть?
— Не забуду.
— Так. Теперь насчет дома, — неожиданно сказал Кингдон.
— Дома?
— Я признался, что мы с Тессой собираемся отсюда уехать. Разве вы не собирались предложить нам дом?
— У вас с Тессой уже есть дом. На бобовых полях Беверли-Хиллс.
— Откуда вы знаете?
— Я не так глуп, как может показаться на первый взгляд, — ответил Бад. — А теперь выкладывай: зачем пришел?
Кингдон смутился.
— Я думал, что вы не отпустите ее на бобовые поля без борьбы. Дядя, вы замечательный человек!
— Я простой деревенщина, — хмыкнув, проговорил Бад. — И потом, Амелия всегда пресекала любые мои попытки как-то контролировать жизнь Тессы. Так что можешь передать своей жене, пусть укладывает чемоданы.
— С этим я и сам справлюсь.
Они улыбнулись друг другу. Кингдон, отодвинув стул, встал из-за стола. Бад тоже приподнялся.
— Я рад, что нам удалось поговорить, — сказал он.
— Я тоже, — ответил Кингдон. Он не сделал ни одной уступки и вообще больше молчал во время разговора, но добился того, чего хотел. Уладил свои отношения с дядей и простил отца. Когда он покинул веранду и вошел в свою комнату, им овладело удивительное чувство покоя и мира в себе, словно он принял дозу наркотика.
5Тесса лежала в постели в той же позе, в какой Кингдон ее оставил — свернувшись калачиком. Но она уже проснулась и, когда он тихонько притворил за собой дверь, сказала:
— Доброе утро!
— Тебе тоже, — ответил он, садясь на краешек постели.
— Ты ел бобы?
— Позавтракал с твоим отцом.
Она обратила внимание на его слова «с твоим отцом», а не «с дядей», но ничего не сказала. Спросила только:
— О чем вы говорили?
— Я сказал ему, что пришло время нам обзавестись собственным домом. Не волнуйся, милая. Я сказал это осторожно. По крайней мере мне так показалось. Потому что второго сердечного приступа от моих слов не последовало.
— А о чем еще вы говорили?
— Да так. Он предложил мне работать в «Паловерде ойл». Я дал ему от ворот поворот. Тогда он пожелал купить мне какой-нибудь авиастроительный заводик. Он подробно изучил этот вопрос.
— Ты и от завода отказался?
— Нет, я решил обсудить это завтра с Тексом.
Она села на постели и взяла его за руку.
— Я хотела тебе сказать...
На ее обычно безмятежном лице появилось выражение тревоги.
— Что сказать, дорогая?
— Сегодня вечером... — еле слышно проговорила она. — Я скажу вечером.
— Вечером? Чтобы я весь день промучился? Это нечестно.
Он нежно снял пальцем пушинку с ее ресниц.
— Вечером у нас будет больше свободного времени.
— Я приду домой часов в десять.
— Так поздно? Ты куда-нибудь уезжаешь?
— Нет. Просто надо выполнить один ночной трюк. — Чтобы закончить разговор, он, наклонившись, поцеловал ее в губы. От нее пахло утром и еще чем-то неуловимо загадочным. Раньше он думал, что это духи, но теперь понял, что это ее природный запах. — Приготовишь мне ужин?
Как бы поздно Кингдон ни возвращался домой, Тесса готовила ему омлет с шампиньонами по-французски или какое-нибудь другое блюдо из тех, которые научилась делать в Руане. Они усаживались на кухне за большим выскобленным столом. Ее кулинарные навыки, конечно, не шли ни в какое сравнение с квалификацией тучного повара-француза, нанятого Амелией, но Кингдон больше любил блюда, которые готовила ему Тесса в полутемной кухне.
— Я придумаю что-нибудь необычное, — пообещала она.
— И побольше. Ты знаешь, что я бываю голодный как волк после трюковых полетов.
Кингдон встал с кровати и почувствовал, как его влечет к ней. Тесса была для него живым олицетворением уюта, благородства и покоя. Она была единственным по-настоящему добрым человеком в его жизни. В то же время он чувствовал к ней огромное физическое влечение, которое нисколько не умаляло в его глазах все остальное.
6В одиннадцать часов утра Амелия находилась в своей гардеробной. Она рассматривала длинный ряд вечерних платьев и шеренгу тоненьких и узеньких туфелек из атласа, крепа, парчи и серебристой лайки. Когда она услышала телефонный звонок, во рту появился какой-то горький привкус. Она выпрямилась и замерла. В комнату вошла Кэтрин и спросила:
— Вы подойдете к телефону, миссис Ван Влит? Это мистер Три-Вэ.
На несколько секунд у Амелии закружилась голова, совсем как в те далекие дни, когда в суде слушалось «дело Дина» и она, приходя домой, падала в обморок. Она готовилась к этой минуте со вчерашнего дня, когда молодой врач с кустистыми, похожими на мохнатых жуков бровями взял у нее из вены кровь на анализ. Но сейчас у нее все равно было ощущение, что этот звонок застал ее врасплох. Глаза застилал туман.
— Миссис Ван Влит, вам плохо?
— Передай мистеру Ван Влиту, что я сейчас подойду, — каким-то далеким голосом сказала Амелия.
На негнущихся ногах, словно поднявшись после неловкого падения, она подошла к своему секретеру, села и сняла серебристую телефонную трубку...
— Слушаю, — только через минуту наконец смогла она произнести.
— Он только что звонил мне, — сказал на другом конце провода Три-Вэ и замолчал.
— Продолжай.
— Он звонил в Нью-Йорк Ландштейнеру, консультировался. Все три анализа показали разные группы крови.
— Дальше.
Ее сухой тон удивил его.
— У Тессы вторая группа, — произнес он и опять замолчал.
— Это я сама тебе сказала.
— У тебя первая, — быстро проговорил он и добавил: — А у меня четвертая.
Цифры кружились у нее перед глазами, кружилась голова. Она долго не могла понять простого смысла его слов.
— Амелия!
— Да.
— Если верить этой теории насчет групп крови, мое отцовство исключается.
— Значит, Бад?
— Метод еще официально не признан. Недостаточно проверенных опытами данных, и потом...
Он торопливо принялся объяснять ей, почему определение отцовства до сих пор возможно лишь на теоретическом уровне. Амелия ждала от него такой реакции в случае подтверждения отцовства Бада. Жадно глотая ртом воздух, будто она находилась на вершине горного пика, где воздух разрежен, она отняла от уха телефонную трубку.
Итак, Амелия бросила жребий и выиграла.
Для нее все возражения Три-Вэ в ту минуту были так же неуместны, как и вообще все прошлое. Наконец с нее было снято клеймо, поставленное здесь, в Паловерде, почти три десятка лет назад. Она давно простила Три-Вэ, горечь от его давнего поступка тоже прошла. Она не была злопамятной и забыла про все свои несчастья, у нее пропало ощущение, терзавшее ее много лет, что она носит в себе тайну, этакий дремлющий чумной вирус. Она попрощалась в эту минуту со всеми горестями в своей жизни, со всеми утратами. Амелия поклонялась разуму точно так же, как другие поклоняются Богу. В этом была ее сила и вместе с тем ее слабость. Законы наследственности были законами разума. Она бросила свой жребий — в отличие, может быть, от Три-Вэ — честно.
