Жюльетта Бенцони - Пора свиданий
— Нравится вам или нет и пусть эта скотина сдохнет, но о госпоже Катрин позабочусь я сам! Мне кажется, вы не понимаете ее страданий. На вашей лошади ей неуютно.
Мак-Ларен выдернул наполовину шпагу и прогрохотал:
— Мерзавец, ты вызываешь у меня желание забить тебе в глотку эти дерзости!
— На вашем месте, мессир, я не стал бы этого делать, — ответил нормандец, недобро улыбаясь. При этих словах его рука как бы случайно легла на рукоятку топора, заткнутого за пояс.
Мак-Ларен не стал продолжать и дал шпоры своему коню.
Гостиница, где они остановились на ночь, находилась на берегу Дордоны. Но Катрин, так много проплакавшая, стала апатичной и ничего не замечала. Ее красные опухшие глаза открывались с трудом и ничего толком не видели. К тому же ее ничего и не интересовало больше.
Ей, как никогда, было плохо, даже хуже, чем в тот день, когда Арно порвал свои связи со всем миром. Внезапно появившаяся надежда, эта случайная встреча показались ей перстом Божьим, ответом на ее нескончаемые просьбы. Все эти месяцы, приглушившие страдания, пошли прахом, и зарубцевавшаяся рана опять открылась и кровоточила еще больше.
Прислонившись к груди Готье, словно больной ребенок, она отдала себя в руки монотонному шагу лошади и, покачиваясь, всю дорогу дремала, не открывая глаз. Потом ее перенесли по скрипучей лестнице в гостиную комнату. Комнату? Едва ли! Скорее конуру, куда поставили жаровню с углями и деревянную кровать, занявшую все пространство. Но ей все было безразлично! Сара уложила ее, как укладывала Мишеля, а сама устроилась на соломе, свернувшись калачиком и накрывшись одеялом, протертым до дыр. В этом враждебном мире нужно было сражаться, сделаться невидимым, раствориться…
Всплеск энергии, вырвавший ее из объятий Карлата, пошел на убыль. У нее больше не было сил ни бороться, ни жить… Мишелю она пока не очень была нужна. У него была бабушка, а брат Этьен с помощью королевы Иоланды намеревался ходатайствовать по делу Монсальви. Катрин же безумно хотела вернуть себе Арно! Она не могла больше жить с этой пустотой в душе, в сердце, с этой раной, ставшей сегодня совершенно невыносимой.
Катрин с трудом открыла глаза. Комната была погружена во мрак и тишину и походила на могилу. Она уговорила Сару уйти и осталась одна, словно лишенная кожи, боявшаяся любого прикосновения. Красноватый свет угасающих углей позволил ей различить в углу свои вещи. Кинжал, подаренный Арно, лежал наверху. С усилием она подняла и протянула руку к оружию. Одно движение — и все кончено: боль, отчаяние, сожаление… Один простой жест. Но пролитые за день слезы, перенесенный шок — все это привело к упадку сил. Она тяжело упала на кровать, сотрясаемая рыданиями…
Внизу стоял гвалт. Он шел из большого зала, где в этот час отряд собрался на ужин. Но и это проявление жизни было от Катрин так далеко, словно она была отгорожена каменной стеной и находилась далеко в горах. Она закрыла глаза и горестно вздохнула…
Звуки голосов и топот ног не помешали ей услышать, как медленно открылась дверь. Она не видела человека, проскоьзнувшего к кровати, и вздрогнула от страха, когда ей на плечо легла рука, а кровать заскрипела. Приоткрыв глаза, Катрин увидела человека, склонившегося над ней; этим человеком был не кто иной, как Ян Мак-Ларен, что ее не очень удивило. Теперь ее ничто не могло удивить, и от жизни она не ожидала ничего хорошего.
— Вы ведь не спите? Нет? — спросил шотландец. — Вы страдаете и по-глупому мучаетесь…
В голосе молодого человека слышался едва сдерживаемый гнев. Катрин почувствовала в нем сильное раздражение, но даже не попыталась что-нибудь ему объяснить.
— Какое вам до этого дело? — спросила она.
— Какое мне дело? Вот уже несколько месяцев я наблюдаю за вами. Да, конечно, издалека! Обращали ли вы когда-нибудь хоть малейшее внимание на кого-нибудь из нас, кроме нашего командира Кеннеди, который вам был нужен? Нам всем известно о ваших переживаниях, но в нашей северной стране не поддаются пустым сожалениям. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на слезы и вздохи.
— К чему это? Скажите побыстрее. Я так устала…
— Устала? А кто из нас не устал от этой жизни? А разве другие женщины не устали? Думаете, вы одна страдаете в этих краях или только вам одной доступно это чувство? Вы забиваетесь в угол, как запуганное животное, и плачете, плачете до одурения, доводите себя до полумертвого состояния.
Этот грубый, презирающий и вместе с тем сердечный голос пронизал болезненный, но спасительный туман, который окутывал Катрин. Она не могла отметать то, о чем он ей говорил, потому что в глубине души, но пока еще не очень отчетливо, сознавала его правоту.
— Мужчины у нас тоже умирают, быстрой и медленной смертью, женщины страдают душой и телом, но ни у одной из них нет времени сетовать на свою судьбу. Наши края очень суровы, жизнь, простая жизнь — это ежедневная борьба, и никто не позволяет себе такую роскошь, как слезы и вздохи.
Внезапно возмущение оживило Катрин. Она села на Кровати, прикрыв грудь и плечи одеялом.
— И что дальше? Заканчивайте свои россказни. Зачем вы пришли бередить мою душу? Не могли бы вы меня оставить в покое?
Острое лицо Мак-Ларена осветилась насмешливой улыбкой.
— Наконец-то вы ответили! За этим я и пришел… и еще кое за чем.
— За чем же?
— Вот за этим…
Прежде чем она опомнилась, он заключил ее в объятия Она была в полной растерянности, а рука Мак-Ларена нежно скользила по ее волосам, отбрасывая голову назад, когда Мак-Ларен поцеловал ее, она инстинктивно хотела оттолкнуть его. Напрасно — он крепко держал ее. К тому же какие могут быть силы у измученной женщины. Потом против ее воли тело наполнялось неожиданной радостью, схожей с той, какую она испытывала, когда он лечил ее плечо. Губы молодого человека оказались нежными, теплыми, а объятия вселяли уверенность. Катрин больше не думала сопротивляться женскому инстинкту, старому, как мир, инстинкту, который делал приятным общение с этим юношей. Некоторые пьют, чтобы забыться, но мужские ласки, любовь мужчины несли опьянение не менее сильное. Именно такое опьянение и испытывала Катрин.
Опустив ее на ветхие подушки, он на мгновение поднял голову, устремив на нее взгляд, горящий от страсти и гордости: «Дозволь любить тебя, я помогу тебе забыть слезы. Я дам тебе столько любви, что…»
Катрин в порыве нежности привлекла его к себе и прижалась к его губам. Он был для нее единственной реальностью, заставившей забыть все, горячей реальностью, с которой она страстно хотела слиться в едином порыве. И они скатились в углубление старого матраца, не выпуская друг друга из объятий, забыв о неприглядной обстановке, с мыслью о приближающемся удовольствии. Разбитое сердце Катрин толкало ее на полный отказ от воли разума, на полное подчинение высшей силе. С легким стоном она закрыла глаза. То, что последовало вслед за этим, ввергло ее в кошмарный, безумный мир, из которого Мак-Ларен только что ее извлек. Раздался дикий крик, который, как показалось Катрин, вырвался из ее собственного тела, потом — конвульсии того, кто держал ее в объятиях, вылезшие из орбит глаза шотландца, кровь, капавшая изо рта…
