Виктория Холт - Храм любви при дворе короля
Находился там и королевский духовник, к которому Генрих питал глубокую симпатию и уважение. Красавцем, правда, он не был: лицо его слегка изрябила оспа, левое веко открывалось не полностью. В свои тридцать пять лет он казался королю пожилым. Но король находился под таким впечатлением от рассудительности своего духовника, что решил держать Томаса Вулси при дворе и в ближайшее время пожаловать ему высокое положение в церкви.
А тут еще явился Томас Мор, ученый и писатель, принесший хвалебную поэму.
Король протянул Мору руку для поцелуя. Ему нравилось лицо этого ученого, и он с ласковой улыбкой велел Томасу подняться.
– Я помню вас, – сказал Генрих VIII, – в обществе известного ученого, Эразма. Не в Элтхеме ли мы встречались?
– Да, Ваше Величество, и ваша память о той встрече делает мне большую честь.
– Мы ценим наших поэтов. Наш двор не блещет образованностью. Мы сами чувствуем себя невеждой перед столь образованными людьми.
– Ваше Величество поражает своей образованностью весь мир.
Король улыбнулся, желая произвести благоприятное впечатление на Мора, инстинкт подсказал ему, что скромность понравится этому человеку с любезной складкой губ и проницательными глазами.
– Если и не своей, – сказал Генрих, – то своих подданных. Вы принесли мне стихи. Прочтите их вслух… пусть все слышат, что вы хотите высказать своему королю.
Томас стал читать; король слушал и проникался симпатией к этому человеку. Какие изящные фразы, какое изысканное выражение чувств! Ему нравилось то, что этот человек говорил о нем и его королеве.
– Благодарим вас, Томас Мор, – сказал Генрих, когда чтение окончилось. – Эти стихи мы будем хранить, как сокровище. Маунтджой говорил нам об этом вашем друге… Эразме. Мы должны призвать его сюда. Пусть все знают, что я хочу видеть при своем дворе образованных людей. Жаль, я не относился с большим вниманием к своим учителям. Пожалуй, охота и прочие развлечения чрезмерно увлекали меня.
– Ваше Величество, – ответил Томас, – скромные подданные не ждут, чтобы вы стали ученым, вам нужно управлять государством. Мы просим, чтобы вы оказали образованным людям в нашей стране свою милостивую поддержку.
Король завел с Мором беседу о теологии и астрономии. Королева присоединилась к ней, и Генрих остался этим доволен. Королю некоторые люди нравились независимо от того, стары они или молоды, веселы или серьезны. Теперь эти два человека приближены к нему… два его Томаса. Один Томас Вулси, другой Томас Мор.
* * *Через два дня после коронации Алиса Миддлтон пришла на Барку с поссетом[5] для Джейн.
Едва она вошла, Маргарет показалось, что гостья первенствует в доме; правда, они с Мерси обрадовались, что вдова привела с собой дочку.
Девочки втроем сели на диван у окна и завели разговор. К изумлению Маргарет и Мерси, маленькая Алиса Миддлтон не изучала латыни.
– Что же ты будешь делать, когда вырастешь? – спросила потрясенная Маргарет. – Неужели, ты не хочешь доставить своему отцу удовольствие?..
И осеклась под взглядом Мерси. Он напомнил ей, что у этой девочки нет отца и поэтому говорить об отцах нельзя.
Она покраснела, в глазах ее появилось сочувствие. И ей и Мерси хотелось быть очень любезными с этой девочкой. Но маленькая Алиса не смутилась.
– Когда вырасту, я выйду замуж, – ответила она. – За богатого.
И принялась вертеть выбивающийся из-под шапочки золотистый локон. Не знающая отцовой ласки, она все же казалась очень довольной жизнью.
Тем временем ее мать громко говорила:
– Место это нездоровое. Готова поклясться, здесь очень сыро. Неудивительно, мистресс Мор, что вы скверно себя чувствуете. Выпейте немного поссета, вам полегчает.
Джейн сказала, что с ее стороны было очень мило прийти, потом принялась благодарить, потому что, твердила она снова и снова, не представляет, как добралась бы домой без помощи мистресс Миддлтон.
– Добрались бы, я в этом не сомневаюсь. Мы должны находить способы добиваться своего… Я всегда так говорю.
И мистресс Миддлтон улыбнулась, словно давая понять: «А раз я что-то говорю, значит, так оно и есть».
Вошел Томас, и Джейн обрадовалась, что он может лично поблагодарить вдову за любезность.
– Томас, – сказала она, – это мистресс Миддлтон, та добрая леди, что привела меня домой.
– Очень рад познакомиться с вами, мистресс Миддлтон. Жена говорила мне о вас много хорошего.
Вдова проницательно поглядела на него. Юрист! Ученый! Она не питала к ученым особого почтения, поскольку сомневалась, что они так же преуспевают, как торговцы тканями.
– Жаль, сэр, что у вас не нашлось времени повести жену с детьми поглядеть на шествие.
– Очень жаль, мадам.
– Томас, – громко спросила Джейн, – король… принял тебя?
Он кивнул.
– Мой муж писатель, – объяснила Джейн.
Губы Алисы Миддлтон искривились в усмешке. Писатель? Пишет слова? Что от них проку? То ли дело кипы хороших тканей. Люди покупают ткань. А кому нужно покупать писанину?
Благодарный вдове, Томас невольно позабавился ее нескрываемым презрением.
– Насколько я понимаю, – сказал он, – вы не преклоняете колена в храме Литературы.
– Колена я преклоняю в церкви, как все добрые люди, и больше нигде. А литература? Надо же! Что это такое? Можно из нее построить дом? Соткать материю? Может она позаботиться о вашей жене, когда та падает в обморок на улице?
– Литература, мадам, способна подвигнуть мужчину или женщину на постройку дома. Прежде, чем человек начнет строить дом, в нем нужно пробудить желание это сделать. Литература способна заставить человека – или лучше сказать женщину – так захотеть одеться в новое платье, что она примется ткать материю. Теперь о падающей в обморок жене: предположим, некая леди способна прочесть о замечательном зрелище; воображение, усиленное прочитанным, может привести ее к мысли, что нет нужды стоять в давке, смотреть своими глазами на то, что она способна представить усилием воли.
– Ерунда это! – ответила Алиса. – Свои глаза меня вполне устраивают. Ткать я умею отлично, и никакие слова в помощь мне не требуются. Если не могу построить дом, то способна содержать его в чистоте. А что до латыни, на которой ученые разговаривают между собой, то я вполне обхожусь, сэр, родным языком.
– Позвольте заверить вас, мадам, я в этом не сомневаюсь… вы обходитесь им замечательно.
– Но мой муж поэт, – с легким упреком сказала Джейн.
– Стихами хлеба не испечешь. И, как я слышала, не наживешь богатства.
– Кто говорит о богатстве, мадам?
– Я говорю, сэр. Штука это в жизни не лишняя. Что бы вы ни говорили мне, достигается она трудом и бережливостью… а не писанием стихов.
