Маргарет Мур - Распутник и чопорная красавица
Да ведь и сама Эзме не без греха. Что ей стоило держаться вежливо с леди Катрионой? Неужели нужно было разговаривать с озабоченной молодой женщиной, как судья в уголовном суде перед вынесением смертного приговора? Какими бы ни были познания Эзме в юриспруденции, зря он согласился взять ее с собой в Эдинбург. Надо было настоять на том, чтобы ехать одному. Уж он придумал, как незаметно снять копии с нужных документов или хотя бы переписать важные куски. Читать он умеет…
— Кого я вижу! Неужели Дубхейген? — крикнул кто-то с противоположной стороны.
От всей души надеясь, что узнает обратившегося к нему человека, Куинн прищурился, стараясь получше разглядеть в дыму спешащую к нему приземистую фигуру, показавшуюся ему смутно знакомой.
— Рамсли? — неуверенно спросил Куинн, когда перед ним остановился человек примерно одних лет с Огастесом.
— Точно, он самый! — воскликнул Рамсли.
Глаза у него слезились, нос покраснел: видимо, он успел изрядно набраться, несмотря на раннее время.
— И думать не думал, что снова вас увижу! Мы все считали, что вы навсегда останетесь на Ямайке. Что привело вас на родину?
Куинн подавил вздох облегчения: Рамсли явно принял его за Огастеса. С другой стороны, наверное, не стоило так волноваться. Он ведь провел даже Максуини, хотя на какую-то долю секунды ему показалось, что Максуини смотрит на него как-то подозрительно…
— Я вернулся в Эдинбург, чтобы распорядиться своими капиталами, — объяснил Куинн, когда Рамсли положил руку ему на плечо, так, будто до отъезда Огастеса на Ямайку они были лучшими друзьями.
Однако Куинн прекрасно помнил, что Огастес с трудом выносил общество Рамсли и не ссорился с ним только потому, что у того были обширные связи и он унаследовал громадное состояние. Впрочем, сейчас вряд ли что-то осталось от состояния, если Рамсли торчит в притоне и пьян еще до полудня.
— Капиталы, вот как? — повторил Рамсли, хватая свободной рукой за плечо проходящего официанта. — Два бренди нам с другом! — приказал он, таща Куинна за собой в угол. — Надеюсь, у вас все в порядке? Я слышал, на Ямайке вы женились на богатой наследнице!
— Да, женился, — ответил Куинн, когда они сели на обитый бархатом диван, определенно знававший лучшие дни. — Потому-то я и вернулся. Мне нужно правильно распорядиться приданым.
— Большое приданое? — не без зависти осведомился Рамсли.
— Приличное, — кивнул Куинн.
Глаза Рамсли загорелись жадным блеском.
— А сестры у нее, случайно, нет?
— Нет, — ответил Куинн, думая, что Рамсли — последний человек на земле, за которого он бы согласился выдать свою родственницу — если бы, конечно, она у него была. — А разве в Эдинбурге не осталось подходящих богатых наследниц, которые мечтают породниться со старинным почтенным родом? Как насчет дочери графа Данкоума? Я слышал, она еще не замужем.
Рамсли нахмурился:
— Саму девушку и ее приданое я бы взял не раздумывая. Но вот ее отца я не выношу!
Как будто Катриона только и ждет, когда Рамсли сделает ей предложение! Тем не менее Куинн сочувственно покачал головой:
— А в чем дело? Я всегда считал графа человеком доброжелательным…
— Он и вправду доброжелательный, пока не начинаешь уделять внимание его дочери! — ответил Рамсли. — Тогда он начинает обращаться с тобой как с прокаженным!
— Я в самом деле что-то слышал о молодом человеке, который хотел жениться на ней, только ничего не вышло…
— Да, не вышло. Тот тип был всего-навсего стряпчим… И как только ему нахальства хватило свататься к ней!
Похоже, в некоторых вещах Рамсли был вполне согласен с отцом Катрионы. Куинн снова поразился Джейми. Как ему хватило великодушия помогать женщине, чей отец его презирает? И что значит любить женщину настолько преданно? Сам он еще ни разу ни в кого не влюблялся. Разумеется, несколько раз в жизни он испытывал сильное влечение… И разумеется, он не хранил обет безбрачия. Но любить женщину так, как Джейми любил леди, Катриону… Нет, ему такого не понять! Впрочем, вряд ли какая-нибудь женщина почувствует такую любовь к нему. И пусть Эзме считает чувства своего брата глупыми и сентиментальными, способность Джейми на такую любовь еще сильнее укрепили Куинна в решимости помочь другу — даже если придется какое-то время терпеть общество Эзме. Он постарается обращать на нее как можно меньше внимания — но крайней мере, не позволит ей колкостей. И уж безусловно, он больше не станет ее целовать, даже если ему захочется. Хотя ее поцелуи оказались неожиданно… волнующими.
Сам граф тоже стал настоящим отшельником, — продолжал Рамсли, напомнив Куинну о своем присутствии.
— Почти не бывает ни на балах, ни на приемах и дочь от себя не отпускает.
Куинн решил забросить удочку:
— Интересно…
— Что? — спросил Рамсли после того, как официант подал им бренди.
Куинн понизил голос до шепота, а Рамсли залпом выпил.
— Ходят слухи, что граф в последнее время понес большие убытки.
Рамсли презрительно рассмеялся:
— Кто бы ни сказал вам это, он просто дурак! Мой отец много лет советовался с графом относительно выгодного помещения капиталов и ни разу не пожалел!
— Даже в этом году?
— Да.
Рамсли кивнул.
Правда, он был уже сильно пьян, а сообразительностью не отличался никогда. Куинн не удивился бы, узнав, что Рамсли совершенно не осведомлен о финансовом положении собственного семейства — как Катриона в делах своего отца.
Глава 7
Несколько часов спустя Куинн ждал Эзме в холле, у подножия лестницы. Ему удалось отделаться рт Рамсли и выбраться из притона, выпив всего две рюмки бренди и не потратив ни пенни.
У двери стояли Максуини и француз-камердинер, готовый помочь Куинну надеть плащ. Несмотря на очевидные удобства его положения, многое в полученном задании было неприятно Маклохлану, Например, приходилось сносить общество типов вроде Рамсли и бывать во всяких злачных заведениях. Куинн дал себе слово покончить с делом как можно скорее и обращать на Эзме как можно меньше внимания.
Он не ожидал, что его решение почти сразу же подвергнется испытанию. Подняв голову, он увидел Эзме, которая спускалась по лестнице. В низком скругленном вырезе бледно-розового шелкового платья отчетливо просматривалась ложбинка между грудями. Рукава-фонарики и длинные вечерние перчатки почти полностью закрывали руки, виднелась лишь полоска розовой кожи. Волосы, собранные в сложную прическу из кудрей и косичек, с лентой того же бледно-розового цвета, что и платье, делали ее похожей на богиню. Венеру… Нет, скорее Афину — богиню мудрости, которая явилась в Шотландию в виде смертной женщины — красивой, безмятежной, спокойной и уверенной в себе, способной решить любую задачу, человеческую или сверхчеловеческую. Ему тут же захотелось снова поцеловать ее — и не только поцеловать. Ласкать и возбуждать ее, ввести ее в мир плотских наслаждений, уложить на кровать и заниматься любовью, пока оба они не насытятся и не будут полностью удовлетворены.
