Барбара Картленд - Очаровательная лгунья
– Доброе утро, Ноэлла, – приветствовал он ее, когда она подошла. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули?
– Приношу свои извинения за то, что спала настолько долго, – проговорила она, – что даже пропустила ужин.
– Вы, должно быть, слишком устали, – заметил граф. – А что до ужина… Уверяю вас, вы не пропустили ничего, за исключением брюзжания кузена Джаспера.
Ноэлла, удивленно взглянув на него, спросила:
– Значит, вы отказались дать ему денег на телескоп?
– Ага! Так он рассказал вам о нем?
– Да. Он, похоже, очень надеялся на вашу помощь.
Граф, криво усмехнувшись, проговорил:
– Не сомневаюсь! Он не впервые придумывает всякие штучки, чтобы выцыганить у меня деньги, однако больше ему это не удастся.
От Ноэллы не укрылись резкие нотки, прозвучавшие в голосе графа, и она растерянно молчала, не зная, как реагировать на его реплику.
– Сядьте, Ноэлла, я хочу с вами поговорить.
Ноэлла подошла к камину и специально уселась в кресло с высокой спинкой, а не на более удобную софу. У нее было ощущение, что разговор предстоит не особенно приятный. Впрочем, отчего возникло подобное ощущение, она понятия не имела. Граф тоже подошел к камину и встал к нему спиной. Ноэлла ощущала на себе пристальный взгляд его серых глаз, словно граф пытался прочесть ее самые сокровенные мысли. Понимая, что это ему никоим образом не удастся, Ноэлла, тем не менее, дрожала от страха. Крепко сжав руки, она вопросительно взглянула на графа.
– Прежде всего, – начал он, – Я хотел бы объяснить, почему на письмо, которое вы написали отцу, так запоздал ответ.
– То, которое я писала из Венеции… – пробормотала Ноэлла, припомнив, что ей рассказывала Ноэлли.
– Когда отец получил его, он был болен, очень серьезно болен, – продолжал граф, – а я в то время находился за границей, так что не имел возможности заниматься его корреспонденцией.
– Я… предполагала… что-то в этом роде, – запинаясь, проговорила Ноэлла.
Она вспомнила, как переживала Ноэлли, что отец проигнорировал ее письмо. Как жаль, что ей уже не расскажешь, из-за чего это произошло!
– Уже после его смерти мне, наконец, представилась возможность заняться его перепиской, – заметил граф. – Я написал вам в Венецию, а поскольку ответа не получил, то решил, что вы уже оттуда уехали.
– Мы переехали в Неаполь, – тихо проговорила Ноэлла.
– То же самое сказал мне и Джаспер. Он с большим трудом разыскал вас, из чего я сделал вывод, что вы уехали в Англию к старой подруге вашей матери.
– Мама и… миссис Вейкфилд были кузинами и выросли вместе, – пояснила Ноэлла.
И, говоря это, решила, что правильно поступает, рассказывая графу обо всем таким доверительным тоном, – у него не должно возникнуть никаких подозрений.
– И пока вы там жили, – продолжал граф, – ваша мать умерла.
Он так и сказал «ваша», а не «наша». Голос его при этом звучал настолько сурово, что Ноэлла поняла: все, что ей только что поведала нянюшка, соответствует действительности. Однако у нее хватило благоразумия держать эти соображения при себе. Она лишь потупила взгляд, сделав вид, что рассматривает свои руки, и длинные ресницы легли на ее щеки.
– Думаю, вам не хотелось бы говорить об этом, – заметил граф. – Мне, признаться, тоже. Так что впредь я не собираюсь говорить о вашей Матери. И слышать о ней никогда не желаю!
Ноэлла даже поразилась – такая в его голосе звучала ненависть. Представив себе, как отреагировала бы на подобное заявление Ноэлли, юна тихо проговорила:
– Она была… и вашей матерью… После смерти капитана Фэаберна… она жестоко страдала.
– Не желаю об этом слышать! – резко бросил граф. – Если она страдала, так поделом ей! Она совершила мерзкий поступок. Ни одна женщина, будучи в здравом уме, не станет убегать от мужа с каким-то проходимцем, бросив… собственного сына!
Перед последними словами он невольно сделал паузу, и Ноэлла поняла, что его больше всего возмущает. Его мать забрала с собой дочь, а единственного сына оставила. Она бросила своего ребенка, хотя знала, как сильно ему будет ее не хватать. Неужели из-за любви можно решиться на такой ужасный поступок?
– Но все это в прошлом, – проговорил граф уже совершенно другим тоном. – А сейчас, Ноэлла, вам предстоит освободиться от дурного влияния вашей матери и постараться стать достойной памяти своего отца.
Договорив, он прошагал от камина до стола и обратно.
– Я долго размышлял над тем, как мы будем жить дальше, – продолжал он. – И хочу, чтобы вы сразу же поняли: я не потерплю от вас поведения, которое в вашей прежней жизни могло считаться нормой.
И, переведя дыхание, добавил:
– Я считаю прискорбным, что молоденькая девушка оказалась причастной к греховной жизни, которую вела ее мать, жизни, смысл которой заключался в шатании по всем игорным домам Европы!
Ноэлла слушала его, широко раскрыв глаза. Она догадывалась, что нормальных людей шокирует распущенное поведение венецианцев, которые думают только об удовольствиях. Ноэлли кое-что рассказывали ей и о полной развлечений жизни богатеев Рима, резко отличавшейся от жизни бедняков Неаполя и других городов Италии. Однако познания ее в этом вопросе были крайне скудны, и сейчас Ноэлла недоумевала, как могла эта жизнь оказать пагубное влияние на Ноэли. Считая своим долгом хоть как-то защитить Ноэлли и ее мать, она проговорила:
– Думаю, вы слишком строго судите об этих местах. Уверяю вас, я никогда не была ни в одном казино и не имела ничего общего с картежниками.
– Как вы можете такое говорить, – повысил голос граф, – когда вы жили под одной крышей с Д'Арси Фэаберном? Не обманывайте меня, Ноэлла! Он был заядлым игроком, дамским угодником и подонком, с которым ни один уважающий себя человек и разговаривать не станет!
В голосе графа звучало нескрываемое презрение. А поскольку говорил он негромко, его страстная речь возымела действие, подобное удару хлыста. Несколько секунд казалось, что воздух в комнате раскалился от ярости.
Ноэлла первой прервала неловкое молчание, робко проговорив:
– Если вы так считаете… может быть, мне не стоило… приезжать сюда… Наверное, лучше будет… если я уеду…
И уже после подумала, что делать, если он и вправду согласится? Куда ей тогда деваться?
– Вы останетесь здесь, – решительно заявил граф. – А уж я позабочусь о том, чтобы с этого времени вы вели жизнь достойную и общались лишь с людьми, которых я считаю порядочными.
И, в очередной раз подойдя к камину и встав к нему лицом, продолжал:
– Впредь я буду давать вам указания, как поступать и что говорить, а когда сочту, что вы уже освободились от дурного влияния ваших прежних знакомых, я выдам вас замуж!
