Барбара Картленд - Райский остров
— О да!
Граф повернулся и посмотрел на нее своим проницательным, изучающим взглядом, словно все еще не веря, что это именно она создала все эти изумительные скульптуры, что окружали их со всех сторон.
Как это было возможно, спрашивал он себя, что столь изящное, хрупкое создание могло творить, подобно мужчине, и подмечать такие тонкости, так глубоко проникать в суть вещей, что этого трудно было бы ожидать и от умудренного годами опытного мастера, не то что от юной девушки.
Словно поняв его замешательство, Роксана улыбнулась и сказала:
— Возможно, вы захотите посмотреть маленькие сувениры, которые я обычно делаю для тех, кто добр ко мне.
С этими словами она подошла к столу, на котором граф увидел как раз такие небольшие вырезанные фигурки, которые он ожидал встретить здесь с самого начала, но при ближайшем рассмотрении и они, оказалось, представляли собой нечто совершенно отличное от того, что он когда-либо видел.
Роксана взяла со стола одну из них и протянула ему.
Это была рука, очевидно, женщины-балийки, почти в натуральную величину, пальцы были вырезаны очень легкими касаниями лезвия, и в этой простоте крылось особое изящество и очарование.
Здесь также была и детская рука, толстенькая, в ямочках, вырезанная из сандалового дерева.
— Я очень люблю работать с сандаловым деревом, — продолжала между тем Роксана, так как граф все еще хранил молчание. — После этого мои руки еще долго пахнут сандаловым маслом, и мне всегда кажется, что в этих ароматах заключена особая магия Востока.
Граф, не в силах сдержаться, протянул руку и взял со стола фигурку богини. Вокруг основания статуэтки змеи и обезьяны гонялись друг за другом в сумасшедшем веселье.
Сама богиня немного напомнила ему Роксану, и он прямо, без обиняков, не пользуясь своей обычной дипломатической вежливостью, спросил ее:
— Можно мне купить это у вас?
Роксана покачала головой.
— Здесь ничего не продается. — Но почему?
— Потому, что они все принадлежат мне, потому, что я не хочу… ни с кем расставаться.
Граф подумал, что это именно то, что он сам чувствует по отношению к своим собственным сокровищам из коллекции, но ему очень хотелось иметь эту статуэтку, и он сказал:
— Но разве это не эгоистично с вашей стороны?
Роксана улыбнулась.
— Мой дядя Питер был таким добрым христианином, что готов был снять с себя и отдать последнюю рубашку. Я же росла эгоисткой в силу необходимости, а теперь это стало моей второй натурой.
— Я все же очень бы хотел иметь эту богиню!
— Тогда позвольте мне подарить ее вам.
— Вы знаете, что я не могу принять такой бесценный подарок.
— Почему же? — спросила она. — Боитесь, что вас обвинят в том, что вы берете взятки и используете свое положение в личных целях?
Это как-то не пришло сначала в голову графу, но теперь он ответил:
— Что ж, возможно, это неплохая идея. Если я буду у вас в долгу, я едва ли выскажусь за то, чтобы вам не продляли разрешение на пребывание здесь.
Он встретился с ней взглядом, и Роксана уже совсем другим тоном произнесла, чуть запинаясь:
— Пожалуйста… не отправляйте меня… отсюда.
— У меня нет власти, чтобы принимать подобные решения. Я могу лишь высказать свое мнение губернатору.
— Тогда, пожалуйста, посоветуйте ему, чтобы мне… позволили остаться.
Наступила небольшая пауза, после которой Роксана добавила:
— Мне еще так многому надо здесь научиться.
— Я не могу себе даже представить, чему еще вы могли бы научиться, — отвечал граф. — Позвольте сказать вам со всей искренностью, что я просто растерялся от восхищения, увидев ваши работы.
Роксана подозрительно посмотрела на него, словно пытаясь удостовериться, действительно ли он говорит искренне, затем неуверенно спросила:
— Вы… действительно думаете, что мои работы… стоящие?
— Я думаю, что они великолепны, — ответил он. — Вы прекрасный скульптор, мисс Бакли, и я сейчас говорю об этом со всей серьезностью, на которую способен.
Почувствовав, что его слова не убедили ее, граф добавил:
— В моей коллекции произведений искусства есть несколько великолепных статуй, и я неплохо разбираюсь в скульптуре, поэтому уверяю вас, я могу достаточно компетентно судить о ваших работах и еще раз могу подтвердить, что это выдающиеся работы. Они не похожи ни на что, виденное мною раньше, и в них чувствуется рука мастера и самобытный талант.
Увидев, какой радостью загорелось лицо Роксаны от этих слов, граф добавил:
— Через какое-то время, когда у вас будет больше работ, я бы хотел организовать вашу выставку в Амстердаме.
— Я бы предпочитала, чтобы это было в Лондоне.
— И снова вы проявляете свой эгоизм.
— Так получается, — отвечала Роксана. — На самом деле у меня нет и не было никогда желания выставлять свои работы где бы то ни было. Я вырезаю их просто потому, что это приносит мне радость, потому, что у меня есть потребность делать это, и я не могу от нее отказаться.
— Полагаю, что это мог бы сказать о себе всякий настоящий художник, — тихо произнес граф.
Он вновь вернулся к портрету мужчины, который увидел вначале.
— Что заставило вас сделать из этого куска дерева именно это, а не что-нибудь иное?
Роксана на мгновение задумалась, и ему показалось, что она словно спорит сама с собой, стоит ли ей отвечать искренне на его вопрос или нет. Затем она сказала, словно с трудом вытягивая из себя слова:
— Когда я… вижу кусок дерева… я могу… как бы почувствовать, что там скрывается внутри его… на что это может быть похоже… даже еще до того, как я дотрагиваюсь до него.
Граф промолчал, понимая, что именно это и чувствуют подлинные мастера, приступая к работе над каким-то конкретным материалом, будь то мрамор, глина или дерево.
Микеланджело, Канова — для всех для них именно материал, с которым они работали, настойчиво диктовал им не только форму и рисунок конечного произведения, но и сам способ и путь, которым шел скульптор, добиваясь наиболее полного осуществления своего замысла. В этом умении разглядеть душу материала и заключалась часть тайны гениальных скульпторов.
Граф вновь взглянул на женщину, застывшую в молитвенной позе, и отметил, что она не казалась вырезанной из дерева, а словно вырастала из него, каким-то таинственным, но совершенно естественным образом. Он не смог удержаться и невольно чувственным жестом провел рукой по ее гладкому лицу и слегка изогнутой назад шее.
Ему показалось внезапно, что это он касается самой Роксаны, и вдруг ему безумно захотелось узнать, будет ли ее нежная, гладкая, как сандаловое дерево, кожа трепетать от наслаждения под его ласкающими, чувственными пальцами.
