Сьюзен Кэррол - Куртизанка
— Габриэль! — В ее устах такие грубые слова, да еще о поцелуе, которым они обменялись, показались Реми настоящим святотатством, и он заговорил, не скрывая упрека в голосе. — Простите меня, если вас расстроило известие о моей смерти, но позвольте указать на одно обстоятельство, моя госпожа. Наше с вами расставание, если вы помните, давало мне очень немного поводов полагать, что вас вообще тронет известие о моей гибели.
Габриэль вздрогнула от его слов, но горячности не убавила.
— Очень хорошо. Согласна, со мной все ясно. Но как же мои сестры? Вы, должно быть, знали, что Арианн сильно привязалась к вам. И… и Мири. Она видела в вас брата, которого мы никогда не имели. Вы знаете, сколько ночей я провела, утешая ее, когда она горевала и оплакивала вас? Сколько ночей я сама…
Габриэль оборвала себя и метнулась прочь от него в тень от окон. Но он все равно увидел, как она тщетно старается скрыть, что ее гнев не больше, чем маска, прикрывающая боль, которую она вынесла. Она носила траур по нему все это время. Ее волновала его судьба. Но неистовый восторг, охвативший было Реми, погас при мысли, сколько страдания он причинил ей.
Слезы текли по ее щекам. Гордая, своенравная Габриэль, никому и никогда не позволявшая видеть ее слезы, плакала и не могла остановиться. Какие бы жестокие слова она ни швыряла в него, худшим наказанием для Николя были ее слезы. Он приблизился к ней так осторожно, как приближался бы к раненому лесному зверю, который мог либо наброситься на него, либо обратиться в бегство.
— Габриэль, прости меня за страдания и боль, которые я причинял тебе и твоим сестрам. Я отсеку себе правую руку, прежде чем когда-либо…
Она метнулась от него и повернулась к нему спиной.
Сорочка предательски соскочила, обнажая гладкое белое плечо. Реми осторожно вернул ткань на место, его пальцы слегка коснулись ее мягкой теплой кожи. Он мужественно боролся с собой, хотя каждое прикосновение к ней отзывалось в нем горячей волной.
— Дорогая моя, вы должны понять меня, — заговори он, обнимая ее за плечи.
Габриэль сжалась в комок, когда он мягко, но решительно повернул ее к себе.
— До встречи с вами я жил суровой жизнью и не был приучен к каким проявлениям нежности и заботы.
Габриэль не поднимала глаз, полуприкрыв их мокрыми от слез ресницами, не желая смотреть на него.
— Я никогда не имел ни матери, ни сестер, которые бы волновались за меня и плакали обо мне. Даже отец мой умер давным-давно, и у меня совсем не осталось никаких других живых родственников. Все мои друзья были и есть солдаты, такие же, как и я сам, которые прекрасно осознают сущность нашей профессии, понимают, что смерть всегда рядом, всего в шаге от нас. Сожалею о своем недомыслии, но совершенно искрение признаюсь: я просто не привык думать, что моя жизнь хоть что-нибудь для кого-нибудь значит.
— Это потому…. дело в том, что ты — большой тупица, — фыркнула Габриэль, но она уже смягчилась настолько, что прижалась лбом к его груди.
Реми легонько поцеловал золотую корону ее волос.
— Прощаешь меня?
Она не отвечала, но, уткнувшись лицом в его плечо, стояла, прижимаясь к нему, и это было гораздо красноречивее любых слов. Реми обхватил ее и крепко прижал к себе. Как же он мечтал об этих объятиях!
И был бы счастлив никогда больше не выпускать ее из своих рук, но Габриэль изловчилась и высвободилась, потом вытерла тыльной стороной ладони слезы.
— Так, точнее, когда же вы планировали объявить о своем существовании? — Она больше не казалась сердитой, но в ее голосе еще слышалась обида. — И почему крались за мной весь вечер?
— Я не крался. — Реми начал было возражать, но поморщился и честно признался: — Ладно. Я довольно долго выжидал подходящего момента, чтобы приблизиться к тебе, а когда увидел, что сегодня вечером ты безрассудно направилась по какому-то делу, почувствовал, что у меня не остается никакого выбора, кроме как тайком идти по пятам.
— Чтобы разузнать, что я собралась предпринять? — нахмурилась Габриэль.
— Да, — ответил Реми, не испугавшись выражения ее лица. — Крайне неблагоразумно с твоей стороны, Габриэль, блуждать в этом проклятом городе одной на ночь глядя и заходить в какой-то обветшалый, заброшенный дом. Что же, спрашивается, ты забыла там?
Воинственное выражение появилось на лице Габриэль, и Реми подумал, что она откажется отвечать ему. Но девушка только пожала плечами.
— Если вы хотите это знать, Николя Реми, я пыталась вернуть вас из царства мертвых.
— Как это?!
— В этом старом доме прячется одна ведьма, которая мастерски владеет искусством некромантии. Мы пытались войти в контакт с вашим дорогим ушедшим духом.
Реми изумленно смотрел на нее. Большую часть своей жизни капитан был простым и практичным человеком, скептически относившимся ко всему, что приправлено колдовством или суеверием. Но случай свел его сначала с Темной Королевой, затем с сестрами Шене, и события, связанные с ними, навсегда изменили его простые представления о мире. Увиденного и понятого тем летом на острове Фэр у Арианн оказалось достаточно, чтобы заставить его с ужасом отреагировать на спокойное заявление Габриэль.
— Некромантия! — резко выкрикнул он. — Но это же самая ужасная черная магия. О чем ты только думала?
Я была в отчаянии. Хотела увидеть тебя всего один только раз, последний раз, и поговорить с тобой. — Ее губа дрожала, и она прикусила ее. — Чтобы попросить у тебя прощения.
— Габриэль, что такого ты могла сотворить, чтобы я простил тебя?
— Я считала, что тебя убили из-за меня.
— Меня убили? — эхом повторил оторопевший речи. Но не ты же затеяла резню в канун Дня святого Варфоломея. Даже если бы я погиб, как ты могла считать себя виноватой? В чем?
— Ведь это я вернула тебе шпагу и отослала прочь… В Париж… на верную смерть.
— Но ты никуда не посылала меня. Я обязан был уйти. В опасности находился мой король.
— И все же я должна была остановить тебя, удержать любой ценой. — Габриэль сокрушенно покачала головой. — Я знала, как ты привязался ко мне, и должна была проявить мягкость. Мне следовало удержать тебя на острове Фэр, в безопасности, пусть даже превратив своего пленника. Даже если… если бы мне потребовалось обольстить тебя и обмануть.
— Боже мой, Габриэль! — Реми зажал ее лицо своими ладонями. — Неужели ты думаешь, что я позволил бы тебе поступить так? — упрекнул он ее. — Разве похож я на человека, который так легко пренебрег бы своей честью и, хуже того, воспользовался бы твоей невинностью? Нет, моя дорогая. Больше того, ты сама бы не смогла никогда поступить так. Твоя собственная честь никогда не позволила бы тебе этого.
