Шеннон Дрейк - Свет любви
Правда, они могли больше никогда не увидеться. Если Ричард решит наказать тех, кто стоял на стороне его отца, сэр Брайан Стед забудет о Гвинет, о ее титуле и землях и решит попытать счастья на турнирах.
Но даже в таком случае у него будут женщины — нежные, любящие, жаждущие быть желанными. Он не мог вообразить себе, что когда-нибудь ему понадобится действовать силой. В этом Брайан не находил никакого удовольствия.
Особенно тогда, когда презирал женщин так, как эту воровку. У этой красавицы оказалось кольцо, принадлежащее Генриху. Она умело разыгрывала невинность и оскорбленное достоинство, но доказательство было налицо…
Нет, мысли о насилии никогда не приходили ему в голову. Он ни разу, даже случайно, не пожелал обладать этой женщиной — до сих пор. Но сейчас…
Сейчас он окинул взглядом роскошную волну золотистых спутанных локонов. Посмотрел в блестящие бирюзовые глаза. Вспомнил о том, как она выглядела у очага: с тяжело вздымающимися округлыми грудями, блестящими, как алебастр, обнаженными плечами. Он вспоминал ее гладкую, как шелк, плоть, легкое тело, длинные, красивые ноги.
Да, он мог бы пожелать ее — и напряжение в чреслах было тому доказательством. Он хотел ее, и страсть наполняла огнем его тело, мучительным желанием проникала в кровь. Женщина была прекрасна; как греза Авалона. Прошло уже так много времени с тех пор, как он был с женщиной, если вспомнить о последних боях, о досадной смерти Генриха… да, прошел почти месяц.
Он мог бы хотеть эту женщину, с внезапным гневом напомнил себе Брайан, но не станет. Ему не нужна коварная потаскуха, сообщница убийц и воров…
Элиза лежала тихо, не сводя с него глаз, наблюдая, как омрачилось его лицо. Она кусала нижнюю губу, едва осмеливаясь дышать, молясь о том, чтобы его слова оказались правдой. Затем она вспомнила о собственной позе и взбесилась от мысли, что пала так низко, позволила совладать с собой мужчине, которого с радостью сварила бы живьем.
— Пусти!
— Не теперь, герцогиня.
— Нет!
Она закричала, но ничего не смогла поделать, когда рыцарь схватился за ворот рубашки и разорвал ее по всей длине. Ощущение свободы не принесло ей радости. Все, что ей удалось сделать, — обнажиться еще сильнее, когда рубашка соскользнула с тела.
А затем с ужасом она почувствовала на себе его руки, уверенные и быстрые.
Широкая, мозолистая ладонь скользнула по ее груди, касаясь подмышек. Он лег на бок, ладонь уверенно прошлась по ее животу и бедрам, потом опустилась ниже.
— Нет! — Элиза забилась сильнее, чувствуя его пальцы на нежной и теплой коже бедер. Она пыталась высвободиться из его рук, извивалась, лягалась, но он предупреждал каждое ее движение, успев поставить колено между ее ногами и продолжая ощупывать пальцами ее бедра, пока не достиг золотистого треугольника в их слиянии.
Элиза закричала от бессильной ярости. Она чувствовала, как ее касаются там, где еще никогда не касались, и эта дерзость была незабываемой. Собственная беспомощность казалась невыносимой. Она не могла высвободить руки, не могла воспользоваться силой бедер, и ей оставалось только позволить его глазам и рукам достигать всюду, куда они хотели. Она закрыла глаза и задрожала. Еще никого она не чувствовала так остро, как этого человека: вес его мускулистых ног, бесстрастное прикосновение, краткий, но решительный обыск. «Да поможет мне Господь убить этого человека!» — молча взмолилась она. Но сейчас эти слова мало что могли изменить.
Затем, так же уверенно, как сжимал ее, он отстранился и легким движением поднялся на ноги. Она услышала, как он прошел в угол комнаты. Дрожь потрясения и ярость не покидали Элизу. Она медленно открыла глаза и увидела, что он стоит над ней с одеялом в руках. Брайан небрежно накрыл ее одеялом.
— Когда-нибудь я убью тебя за это, — сказала она, глядя Брайану прямо в глаза и натягивая одеяло до подбородка.
Он пожал плечами.
— Готов поклясться, герцогиня, ты попытаешься сделать это как можно скорее. Воров часто вешают и за менее серьезные преступления. Если суд решит проявить к тебе милосердие, как к женщине, тебя заключат в тюрьму.
Он повернулся к ней спиной и вернулся к очагу, сел на скамью и протянул к огню руки.
Элиза поняла, что он мгновенно потерял к ней интерес, как к сломанной, ненужной вещи. Ее раздели, обыскали и отбросили прочь. Будь у нее кинжал, она не стала бы задумываться о последствиях, лишь бы хоть раз достать этого человека и пустить ему кровь.
Пока она лежала, оправляясь от потрясения, он поднялся и, не замечая ее, склонился над сундуком, что-то отыскивая в нем.
Очевидно, хижину часто посещали. Элиза видела, как Брайан достал из сундука большую тыквенную бутыль и что-то завернутое в кусок кожи. По-прежнему не обращая на нее внимания, он сел на скамью и сделал большой глоток из бутыли.
Элиза прикусила губу и взглянула на дверь с такой яростной тоской, что Брайан, должно быть, почувствовал ее мысль и обернулся. Элиза вскочила, когда он заговорил, с ненавистью уставилась на него.
— Не пытайся бежать, герцогиня. Я решил предать тебя суду, но ты меня утомила. Если мне понадобится вновь успокаивать тебя, я свяжу тебе руки и ноги и заткну рот, чтобы больше не слушать твои оскорбления.
— Так ты решил предать меня суду? — переспросила Элиза, вновь борясь со слезами. — И потому ты схватил меня, раздел и… обыскал?
Она изо всех сил старалась не разрыдаться, но обида сдавливала горло. Глаза увлажнились, заблестев, как идеально граненые камни. Она не ждала сочувствия, но видела, что задела какую-то струну в душе черного рыцаря.
— Миледи, — негромко ответил он, и в его тоне не слышалось той насмешки, с какой Брайан называл Элизу «герцогиней», — этой ночью я многое повидал. Я видел оскверненный и обобранный труп монарха, я видел давних и верных друзей в лужах их собственной крови, глядящих на меня незрячими глазами. Я видел, как ты смотрела на меня — со злобой и ненавистью, с острым желанием избавиться от меня. Я слышал, как ты заявляла, что невиновна, что ты герцогиня Монтуанская, что ты молилась за усопшего. Однако пока ты кричала о своей невиновности, улика лежала на полу у твоих ног. Потому мне пришлось раздеть и обыскать тебя. Но я не причинил тебе вреда, возможно, был даже слишком добр. Или же ты предпочла бы, чтобы тебя раздели и обыскали перед судом присяжных? Ты говоришь о позоре, миледи. По крайней мере мы здесь одни. Что бы ни случилось с тобой по прибытии в замок Шинон, знай — больше тебя не будут обыскивать в присутствии десятков зевак.
Элиза почувствовала, как застучали ее зубы. После всего, что случилось, что еще могло ожидать ее? Нет, мысль о замке Шинон не была ей неприятна. По крайней мере там могут оказаться те, кто знал о ее отношениях с Генрихом…
