Николай Гейнце - Власть женщины
Она совсем перестала выезжать, и часто он стал заставать ее, погруженную в глубокую думу.
Вскоре ее неровный характер снова сказался: на нее стали находить припадки безумной нежности к нему, но они, увы, заставляли его только страдать, так как за ними следовало полное равнодушие и такое расстройство нервов, что ему становилось страшно.
Заходя довольно часто к Гоголицыным, чтобы избежать мучительных tet-a-tete с женой, Осип Федорович за последнее время почти каждый раз заставал у них князя Чичивадзе и большею частью без баронессы.
Наблюдая за ним, Пашков заметил, что он почти не отходил от Любовь Сергеевны Гоголицыной. Молодая девушка в свою очередь не оставалась, по-видимому, равнодушной к красивому поклоннику.
Пашкову было жаль неопытного ребенка, увлекшегося оригинальной красотой этого, как ему подсказывал какой-то внутренний голос, великосветского авантюриста, но все же он не мог не порадоваться его предпочтению Гоголицыной баронессе.
«Авось он совершенно отстанет от нее, и она станет снова прежней „моей Тамарой“», — мелькала в его голове подлая мысль.
Он несколько раз, как бы шутя, пытался обратить внимание баронессы на ухаживание князя за Любовь Сергеевной, но она только смеялась, относясь к этому обстоятельству, по-видимому, совершенно равнодушно.
В его душу начинало закрадываться сомнение, точно ли она изменила ему, так как прямых доказательств не было.
С этой стороны Осип Федорович начал успокаиваться, но зато отношения его к жене еще более осложнились.
Вера Степановна ни словом, ни намеком не показала мужу всю муку пережитого ею вечера в театре.
Она, казалось, по-прежнему ровно и спокойно относилась к нему, хотя он хорошо понимал, что если она ранее могла только догадываться и подозревать, то теперь эти догадки и подозрения облеклись в форму несомненного факта.
Такое отношение его жены к его измене положительно угнетало его.
Иногда внутренне он даже обвинял Веру Степановну в бессердечии, в отсутствии даже в прошлом любви к нему, в низкой комедии, которую она будто бы играла в течении протекших до роковой его встречи с баронессой лет их супружеской жизни.
Подобного рода успокоительные для него обвинения ни в чем не повинной несчастной женщины, конечно, не могли быть продолжительны.
Несмотря на отуманенный страстью ум, Осип Федорович не мог не понимать всю нелепость взводимых им порой на жену, уже подлинно с больной головы на здоровую, обвинений.
Тогда начинался ряд мучительных самобичеваний.
Жена уже представлялась ему не низкой бессердечной комедианткой, а несчастной жертвой его преступления.
«Я, я ее убийца! — как раскаленным гвоздем, сверлило ему мозг. — Я постепенно подтачиваю ее слабый организм и свожу ее в безвременную могилу».
Он хватался обеими руками за голову и в отчаянии быстрыми шагами ходил по кабинету.
По внешнему виду Вера Степановна, как все женщины, обладающие хрупким, слабым организмом, не казалась особенно больной, а между тем Осип Федорович был прав — нравственная ломка себя губительно отзывалась на ее здоровье, а громадная сила воли этого нежного существа только отсрочивала развязку.
Как врач этого не мог не понимать Пашков и за последнее время все с большим и большим беспокойством стал поглядывать на свою жену.
Время шло. Зимний сезон приходил к концу. Ранняя петербургская весна, сырая, холодная, стояла на дворе. Наступило время детских эпидемий.
К довершению несчастья сын Пашкова, и без того слабый ребенок, простудился и заболел. Эта болезнь произвела страшное впечатление на обоих супругов.
«Вот оно — возмездие!» — мелькнуло в голове Осипа Федоровича.
XIII
Князь Чичивадзе
Князь Чичивадзе не переставал настойчиво ухаживать за Любовь Сергеевной Гоголицыной.
Он сумел поставить себя так в обществе, что отношения его к баронессе фон Армфельдт не возбуждали ни малейшего подозрения.
Все считали его ее дальним родственником, так как она была также уроженка Кавказа, да кроме того он и относился к своей «кузине», как он называл ее, далеко не с тем обожанием, которое она привыкла встречать во всех ее поклонниках, и даже открыто, хотя и очень сдержанно, как следует благовоспитанному человеку, осуждал ее за легкомыслие, кокетство и мотовство.
Таким образом, Осип Федорович оставался один со своими подозрениями, которые, как мы уже успели заметить, за последнее время стали сильно колебаться.
Что же касается до отношений его самого к «прелестной Армфельдт», то они были слишком открыты, чтобы быть тайной для окружающих, и если в обществе и говорили ему о «красавце-князе», сопоставляя его с его «кузиной», то только для того, чтобы подразнить «влюбленного доктора», как прозвали его в товарищеском кругу.
Пользуясь частыми встречами у Тамары и Гоголицыных, Осип Федорович начал прилежно изучать предполагаемого соперника.
Князю Чичивадзе было около тридцати лет, но казался он моложе. Неприятное выражение его лица скрадывалось веселой, беспечной улыбкой, часто появлявшейся на его губах.
В обществе он был незаменим.
Веселая, остроумная речь, готовность танцевать или петь, когда угодно, сделали его любимцем не только девушек, но даже солидных дам, которые все были от него положительно без ума.
Он имел небольшой, но замечательно симпатичный и хорошо обработанный голос, и это последнее качество доставляло ему наибольший успех.
Рыцарски любезный со старыми и молодыми той любезностью, которая не переходила границ, где начинается подобострастие, не мешала ему держаться везде и при всех не только с полным сознанием своего достоинства, но даже гордо.
Самому Пашкову почти не приходилось с ним разговаривать, и они лишь каждый раз очень вежливо раскланивались при встречах. Вначале своих посещений вечеров у Гоголицыных, князь держал себя одинаково со всеми молодыми девушками, но за последнее время начал явно ухаживать за Любовь Сергеевной.
Вот все, что Осип Федорович знал о нем, но это все несомненно — так, по крайней мере, думал он — было маской, под которую проникнуть очень трудно.
Однажды он столкнулся с ним в дверях квартиры баронессы фон Армфельдт: он уходил, а Пашков входил.
Взглянув на него, последний просто испугался. Лицо князя было мрачно, в глазах горел недобрый огонь, и он так свирепо поглядел на него, что Осип Федорович не узнал его обыкновенного веселого и беспечного взгляда.
Тамару Викентьевну он также застал расстроенной, но на все его вопросы она упорно молчала, и он вскоре принужден был уехать, не проникнув в тайну.
