Ольга Лебедева - Прекрасная Охотница
— Ах, кокетка, ах, баловница, — сконфуженно бормотал Скарятин, не забывая приветственно помахивать ликующей толпе. Однако губернатор, будучи выше Арбениной, не мог видеть, куда были устремлены сейчас глаза Прекрасной Охотницы. Точнее, на кого.
Фролов смотрел на нее в упор, и казалось, что между этими молодыми людьми — блестящей петербургской львицей и скромным, сторонящимся шумного общества человеком — исчезли все эти люди, звуки, яркие пятна балаганов и возобновившаяся уже музыка. Они видели сейчас только друг друга.
«Это вы», — казалось, говорили глаза Арбениной. Впрочем, так ведь оно и было на самом деле!
«Это я», — отвечали в свою очередь глаза Петра Федоровича. И в этих кратких, мало значащих словах, к тому же так и не высказанных вслух, для обоих было заключено так много, что переполняло оба сердца и грозилось выплеснуться наружу — точно буйные, безудержные и яростные волжские волны.
«Найдите меня», — говорили глаза женские.
«Непременно», — отвечали мужские.
«Когда же?»
«Вы узнаете об этом в свое время. Ваше сердце само подскажет».
И вдруг Фролов резко повернулся, вскочил в коляску и толкнул извозчика-ваньку в ссутуленную спину.
— Гони, братец!
Секунда, другая — и лошади уже уносили Петра Федоровича по запыленной мостовой куда-то далеко, в Заречье. Теплый майский дождик понемногу принимался капать, прибивая пыль на тротуарах, освежая лица и души, даря легкую прохладу и отдохновение.
Ничего еще не было сказано — все еще ждало обоих героев впереди. Но будущее, как это часто бывает не только в романах, но и в жизни, подчас бывает вовсе не таким, как ожидается. И готовит нам очень странные и неожиданные сюрпризы.
10. ОХОТНИЦА ИЗ ПЕТЕРБУРГА
Хлопнула дверь, скрипнули петли, бархатные портьеры пришли в движение. Угловато, боком, в комнату вошел Фролов и остановился посередь гостиной, вопросительно взирая на хозяйку.
Арбенина стояла у раскрытого окна, нервно теребя в руках книжную закладку. Подле нее на бюро лежала и сама книга, закрытая; из нее, однако, выглядывал белый краешек какой-то твердой бумаги, по всему видать, почтового конверта. Прекрасная Охотница молча смотрела на вошедшего, точно ожидая вопроса.
— Странное дело, — развел руками Фролов. — Прошкин за мною примчался, с экипажем, да так спешно, что все лошади в мыле.
Вид у стрелка был удивленный, даже растерянный отчасти.
Прошкин служил при губернаторе чиновником по особым поручениям. Был он человеком ловким и предупредительным. Мог что угодно и кого угодно достать буквально из-под земли.
— Куда вы пропали, Петр Федорович? — наконец нарушила молчание Арбенина. Глаза ее блестели, дыхание было прерывистым — все выдавало в ней крайнюю степень волнения.
— Я и не пропал вовсе, — пожал плечами Фролов. — Просто не счел для себя уместным и далее принимать участие в ваших… церемониях.
Он слега нажал на последнем слове, так что Арбенина в сердцах отбросила закладку.
— Сами посудите! Вас не было дома. Соседи сказали, что часом ранее вы отбыли куда-то налегке, с одним дорожным саквояжем. Согласитесь, это уж слишком похоже на бегство.
Она помолчала немного, после чего сказала, уже заметно смягчившись.
— Я уж просто и ума не приложу, где сумел отыскать вас Прошкин…
— Василь Василич нагнал меня на пристани, — смущенно улыбнулся Петр Федорович. — Фактически за руку вытащил с парохода!
— Куда вы намеревались бежать? Неужто за границу? — в упор глядя на него, выпалила Прекрасная Охотница.
— Почему — за границу? — озадаченно пробормотал стрелок. — И зачем это мне бежать, собственно? С какой стати?
— А куда же вы направлялись столь поспешно? — процедила сквозь зубы Диана. Ее глаза сейчас стали злы и холодны, точно у ощетинившейся кошки, изготовившейся к прыжку.
— В Самару, к сестре, — после некоторой заминки ответил Фролов. — Я, собственно, и сейчас туда собираюсь. Если бы не Василь Василич, сидел бы уж в каюте…
Прекрасная Охотница прикрыла глаза, глубоко вздохнула, возвращая сбившееся было дыхание. Затем быстро подошла и взяла оторопевшего охотника за руку.
— Петр Федорович, любезный вы мой! — проникновенно сказала она. — Не запирайтесь передо мною, прошу вас! Признайтесь, вы меня разгадали — уж и не знаю, каким таким способом, верно? И теперь решили удариться в бега? Вы же умный человек, сообразительный, не чета другим…
Фролов хотел было что-то возразить на это, но теплая и мягкая ладошка быстро легла на его губы.
— Я понимаю, вам нелегко сейчас во всем открыться, — тут же прервала уже готовое вырваться у него восклицание Арбенина. — Но уверяю, Петр Федорович, вам нечего опасаться теперь. Беды ведь покуда не случилось, а стало быть, и вины вашей никакой нет. А что до преступного умысла…
— Какой вины? Какой еще умысел?
Стрелок, вконец растерянный, взирал на молодую женщину в полнейшем изумлении.
Прекрасная Охотница некоторое время молча смотрела на него, как серьезная и добродетельная мать глядит на не в меру расшалившегося ребенка. С тою лишь разницей, что этих двоих людей связывали совсем иные, гораздо более сильные чувства. И одна из них знала гораздо более другого, насколько тяжела и опасна ситуация, в которую угодили оба.
— Петр Федорович, — мягко произнесла Арбенина. — Давайте, право, прекратим уже играть в жмурки. Поверьте, я искренне вам симпатизирую и желаю только лишь добра. Ведь сейчас еще покуда дело можно замять! Представив его исключительно как плод досужих слухов и пустых кривотолков. Разумеется, то, что вы задумали, никоим образом не оправдывает вас. Но я, вы видите, даже и не пытаюсь выспросить, что же за печальные обстоятельства вашей жизни вынудили столь достойного человека к решению ужасному и совершенно опрометчивому. Цените это, сударь, и позвольте же помочь вам!
— Но позвольте уж и вы, Диана Михайловна! — теперь уже стрелок в свою очередь воскликнул с негодованием и лихорадочным блеском в глазах. — Что за решение? Каков умысел? Воля ваша, я ни-че-го-шень-ки не понимаю!
— Ой ли? А я полагаю, что вам-то, Петр Федорович, все известно и получше моего, — на сей раз сухо ответила Прекрасная Охотница. — Как лучшему, непревзойденному стрелку во всей здешней губернии!
Фролов вновь попытался что-то возразить, но Диана в сердцах резко отвернулась к окну, и он осекся.
Прошло несколько долгих, мучительных минут, и лишь после того женщина заговорила. И по мере того как она открывала перед Фроловым все то, что не давало ей спокойно спать по ночам вот уже столько дней, Петр Федорович внимал ей с тревогой и все возрастающим изумлением.
