Барбара Картленд - Цветы пустыни
Но им нужно было дать хотя бы трехдневный отдых.
Медина знала этих людей и любила их. Она подумала, что Селим принял правильное решение.
Кроме того, она считала, что маркизу действительно не помешает лишнее время для упражнений в языке.
Она была поражена тем, как бегло он уже говорил, хотя прекрасно видела, что в его речи еще много ошибок, которые могут стать для него роковыми.
Она как раз размышляла над тем, как лучше организовать занятия, когда пришел Hyp и принес ей еду.
— Все идет хорошо! — сказал он довольным тоном. — Английский господин спал на крыше и проснулся в прекрасном настроении.
Медина рассмеялась.
Она получила ответ на вопрос, который задавала себе накануне: воспользуется ли маркиз предложением Селима забраться на крышу или предпочтет спать в отведенной для него комнате.
Она знала, что у арабов принято ночью спать на крышах своих домов.
Медина подумала, что маркиз, вероятно, впервые ночует под открытым небом.
Торопливо съев то, что принес Hyp, она быстро оделась, что было нетрудно, учитывая, что арабский костюм состоит из немногих предметов.
Надев махрану и очки, Медина спустилась вниз.
Селим, очевидно, куда-то вышел; в его комнате она увидела только маркиза.
Он расхаживал вдоль стен, разглядывая коллекцию одежды и оружия, и, когда Медина вошла, как раз любовался кинжалом, который, как ей было известно, был найден в могильнике в Аль-Джубе.
Услышав ее шаги, маркиз повернулся.
Он был без головного убора, и Медина, глядя на него, вновь подумала, что он очень красив и сильно отличается от того человека, которого она нарисовала в своем воображении, когда Селим в первый раз рассказал ей об англичанине, желающем посетить Мекку.
— В этой комнате собрана замечательная коллекция, — сказал он по-арабски, но без традиционного приветствия.
— Без сомнения, — кивнула Медина. — Но как араб вы должны были приветствовать меня словом «салям».
Маркиз рассмеялся.
— Прошу прощения, учитель! — сказал он насмешливо.
— Вы должны приучить себя не забывать об этом, даже когда мы одни, — очень серьезно сказала Медина. — Я уверена, мистер Бертон мог бы подтвердить, что в Мекке одной ошибки в произношении, одного неуместного жеста будет достаточно, чтобы проститься с жизнью.
— Вы правы. Конечно, вы правы, — поспешно согласился маркиз.
Медина подумала, что ему, должно быть, неприятно признавать свою не правоту перед человеком, который младше его, и, чтобы сгладить неловкость, торопливо добавила:
— Я предлагаю начать занятия прямо сейчас. За домом есть место, где мы будем в тени. К тому же туда долетает прохладный бриз с моря.
Маркиз в ответ сделал типично восточный жест и сказал:
— Слушаю и повинуюсь.
Медина повела его за дом. Там было нечто напоминающее веранду, выходящую в небольшой садик. За садом до самого моря лежал голый песок.
Солнце нестерпимо палило, но в тени веранды было прохладнее.
Селим, видимо, догадывался, что они устроятся здесь, потому что между двумя шелковыми подушками на персидском ковре стоял низенький столик.
На нем маркиз увидел стопку книг, а также перо и чернильницу, сделанную из куска песчаника.
Медина села по-турецки на ковер и подложила под спину подушку.
Маркиз попытался сделать то же самое. В Индии ему довелось поупражняться, и Медина была удивлена, что у него оказались такие гибкие ноги.
Она видела, что он очень гордится тем, что ему удалось скопировать ее позу, но говорить об этом не стала, а вместо этого завела с ним беседу по-арабски.
Маркиз отвечал ей, а она указывала ему на ошибки и поправляла его.
Они немного поговорили об Аравии, и Медина обнаружила, что маркиз знает об этой стране больше, чем она могла ожидать.
Потом он внезапно спросил:
— Вы когда-нибудь были в Англии?
Медина ненавидела лгать, к тому же кривить душой не было никакого смысла, поэтому она честно ответила:
— Давным-давно, еще ребенком.
— Признаться, я удивлен, — сказал маркиз. — И как вам понравилась моя страна?
— Я был слишком мал и не помню, — уклончиво ответила Медина.
— Но вы же с тех пор встречали англичан, например, Ричарда Бертона, — сказал маркиз. — Что вы думаете о нем?
— Я думаю, что его едва ли можно назвать англичанином, — ответила Медина. — Он всегда говорил, что арабский — вот его настоящий родной язык, что в Аравии он думает как араб и забывает, что принадлежит какой-то другой нации.
Маркиз улыбнулся.
— Это самая лучшая маскировка. Вы должны, Али, не только заставить меня говорить по-арабски, но и думать как араб.
— Для вас это невозможно! — ответила Медина.
— Почему? — резко спросил маркиз.
— Потому что, хотя вы вряд ли в этом признаетесь, Англия значит для вас слишком много, и не только из-за вашего положения в обществе, но и оттого, что вся ваша жизнь построена на убеждении, что лучше страны нет во всем мире.
Медина неожиданно поймала себя на том, что говорит с маркизом так же серьезно, как говорила бы с отцом.
Ею руководила интуиция, и она произносила скорее то, что чувствовала, чем то, что хотел, по ее мнению, услышать от нее маркиз.
Он с удивлением посмотрел на нее и сказал:
— Возможно, вы правы, но сейчас, убежав из Англии, я пытаюсь об этом забыть.
— Никто не может уйти от того, с чем родился.
Сказав эти слова, Медина с горечью подумала, что так оно и есть.
Она родилась англичанкой, и хотя сейчас больше всего на свете ей хотелось бы быть арабкой и забыть о самом существовании Англии, Медина понимала, что это невозможно.
— Просто поразительно, что вы проявляете такую мудрость, говоря о вещах, которые, в сущности, не имеют к вам отношения, — сказал маркиз.
— Они имеют отношение к вам, — ответила Медина. — Я хочу, чтобы вы задумались о себе и на то время, пока вы здесь, стали частью Аравии.
Она помолчала и добавила:
— Вы араб, вы говорите по-арабски, вы живете, как подобает правоверному, и Аллах защищает вас.
— Я взял с собой книгу, — сказал маркиз, — в которой написано, как правоверный мусульманин должен себя вести.
— Так читайте ее! И учите, потому что это очень важно, молитвы, которые каждый мусульманин повторяет, входя в Мекку.
С этими словами Медина подвилась, давая маркизу понять, что урок окончен.
Когда она ушла, маркиз смотрел ей вслед и думал, что такого странного юношу, как Али, он еще не встречал.
Он был восхищен изяществом его движений и гибкостью тела, которое он скорее чувствовал, нежели видел под просторным бурнусом.
Потом маркиз поглядел на море и внезапно подумал, что бы сказал Руперт, увидев его сейчас.
