Кимберли Кейтс - Утренняя песня
– Знаю. На вашем письменном столе целая гора писем от вашей матери и сестер, но вы даже не потрудились их распечатать.
Данте побагровел.
– Последнее время я был очень занят. Едва ли они ждут от меня ответа.
– Уверена, что ждут с нетерпением. Вы хоть представляете себе, как вам повезло? Родные вас любят, скучают по вас.
– Мадам, вы забываетесь.
– Нет. Это вы их забыли. Должно быть, они каждый день бегают на почту в надежде получить от вас весточку.
Он замер на мгновение, а потом лениво пожал плечами.
– Если дело обстоит именно так, значит, они – единственные оптимисты в Норфолке. Разумеется, надежда умирает последней. Летти ее еще не потеряла. Девочке всегда не хватало здравого смысла.
Он улыбнулся.
– Ах, мисс Грейстон, я даже на расстоянии слышу, как вы скрежещете зубами. Уж лучше выкладывайте все, чтобы не взорваться.
– Мне нечего сказать. Это не мое дело.
– Может быть, и не ваше, но готов поспорить, что вам есть что сказать. Вы невысокого мнения обо мне, не так ли? Вы – женщина с интуицией.
– Я вообще о вас не думаю.
– Ну же, мисс Грейстон, – подзадоривал ее Данте. – Говорите начистоту. Ведь вы не трусиха.
– Я рано научилась не судить о подарке по обертке, пусть даже самой красивой. Значение имеет то, что находится внутри.
Данте рассмеялся.
– Как вы думаете, что у меня внутри, мисс Грейстон?
– Меня это не касается.
– Я вам приказываю, говорите правду. Так получай же!
– Вы высокомерны, слишком равнодушны, чтобы щадить чувства других, и еще вы тщеславны. Иногда вы бываете великодушным, но не это главное. Вы как камень на дне реки, который ни на что не годится.
– Это беспощадная характеристика, мадам.
– Вы приказали мне говорить правду. Вы эгоистичны. У вас есть все – деньги, положение, власть. Вы даже не утруждаете себя тем, чтобы прочитать письма от вашей семьи.
– Опять вы о том же?
Ханну снедали боль и чувство утраты, она представляла себе сестер – малышку Теофанию с деревянным мечом и спутанными волосами, Харриет, вечно таскающую с собой набор для рисования и мечтающую поучиться у французского графика, Элизабет – красивую, румяную и упрямую. Если бы у нее в кармане лежало хоть несколько писем от них, она перечитывала бы их снова и снова, когда тоска по дому будет невыносимой.
Но у нее нет такого сокровища, так же как нет и надежды когда-нибудь увидеть любимые лица.
– Ничто не вечно, сэр. А вдруг вам перестанут писать? Вы захотите ответить, а будет некому. Тогда, уверяю вас, вы пожалеете, что оставляли все письма без ответа.
– Мое время принадлежит мне, мисс Грейстон. Я нанял вас для записи музыки, а не для того, чтобы вы вмешивались в мои дела.
Он отвернулся и пожал плечами.
– Однако, если вас так волнует содержание этих писем, вы можете прочитать мне их. Боюсь, мои глаза слишком утомлены после сочинения музыки по ночам.
Благодаря Бога за то, что ей удалось отвлечь его внимание от ее прошлого, Ханна подошла к письменному столу и взяла пачку писем.
Она сломала печать и поднесла письмо к свету. Оно пахло розами, почерк был женский.
– «Дорогой Остен, даже слов не нахожу, как ты груб! Ты должен приехать ко мне на свадьбу. Мое счастье не может быть полным без того, чтобы меня не поддразнивал мой любимый, мой самый чудесный на свете брат. Я вне себя от счастья, а мама занята подготовкой самой красивой свадьбы, которую здесь когда-либо праздновали. Она ничего не говорит, но я знаю, что она скучает по тебе гораздо сильнее, чем я. Иногда даже плачет.
Может, и не стоило тебе об этом писать, но клянусь, что готова на все, только бы увидеть тебя. Пожалуйста, Остен, приезжай!»
У Ханны болезненно сжалось сердце. Она подняла на него глаза. Он сидел на стуле, положив скрещенные ноги на стол, придавив каблуками громоздившиеся горой письма.
Он спокойно разглядывал картину с изображением охотничьих собак, никак не отреагировав на письмо, которое Ханна прочла ему.
– Летти склонна драматизировать события. Если с этим Фицхербертом у нее ничего не получится, она может стать неплохой актрисой. А теперь, раз уж вы начали, читайте дальше. По крайней мере я смогу сжечь все эти письма и убрать на столе.
Скрепя сердце Ханна закончила чтение. Она живо представила себе всех членов семьи Данте. Его сестра, четырнадцатилетняя Мэдлин, горевала о смерти старой собаки Пагсли и сообщала, что похоронила ее тайком на церковном дворе, когда все уже спали. Пусть даже она попадет за это в ад, зато Пагсли отправится в рай. Мэдлин жаловалась, что никто ее не понимает. А вот Остен наверняка понял бы.
Мнение родных о Данте ошеломило Ханну. Оно противоречило всему, что ей было о нем известно.
Особенно девушку поразили письма матери. Простые, бесхитростные, с описанием ежедневных домашних хлопот, многочисленных сплетен. Она не скрывала свою печаль и присоединялась к просьбам дочерей, умоляя сына вернуться домой.
Женщина, писавшая эти письма, никогда бы не воспользовалась основным материнским оружием – упреками и обвинениями. Не требовала бы от Остена, чтобы тот вернулся домой, как бы сильно ей этого ни хотелось. Она могла лишь просить.
Да будь у Ханны такая мать, девушке не пришлось бы бежать из дома.
И все же Ханна любила мать. Она была смешливой, красивой и веселой, пока любовь всей ее жизни не привезли домой на фермерской повозке раздавленным и сломленным.
Ханне хотелось встряхнуть Остена Данте и трясти до тех пор, пока он не поймет, что нельзя незаслуженно причинять матери боль. Да еще такой замечательной матери. Глаза Ханны наполнились слезами, когда она дочитала письмо.
Наступила тишина. Данте сидел, повернувшись лицом в тень, выстукивая крупным бриллиантом мелодию на столешнице. Откуда он взялся, этот камень?
Он совершенно не соответствовал остальным изысканным украшениям комнаты.
– Не думаю, что так уж трудно написать матери, хотя бы сообщить, что вы пока не свернули себе шею, – фыркнула Ханна.
Данте встал и указал на стул.
– Пожалуйста, если это доставит вам удовольствие, мисс Грейстон. Я продиктую, а вы напишете. Письменные принадлежности в среднем ящике.
Она хотела послать его к черту, но пожалела бедную женщину, которая с тоской ждет письма. Порывшись в столе, достала все необходимое и приготовилась писать.
Остен прошел к окну и стал диктовать:
– «Дорогая матушка, прими поздравления с последними достижениями! Я был поражен, когда услышал, что тебе наконец-то удалось обручить Летти. К сожалению, не осмеливаюсь прибыть на церемонию лично. Чтобы не испортить ее.
Не сомневаюсь, что рассказал бы Фицхерберту, какой у нее ужасный характер, или о том, сколько она тратит на портного, тогда жениху пришлось бы спасаться бегством. Кроме того, я уже обещал Фредрику Уолстону приехать в Шотландию поохотиться вместе с приятелями из Кембриджа.
