Конни Райнхолд - Безмолвные клятвы
ГЛАВА 5
Шлюхи рождают шлюх.
Эта фраза, произнесенная Генри в минуту гнева, не давала Речел спать всю ночь. Во сне она слышала его раздраженный голос, видела его негодующий взгляд. Теперь она понимала, почему граф просил ее не рассказывать больше о своем прошлом… никому. Эта просьба скорее напоминала скрытое предостережение. Речел вышла замуж за человека благородного происхождения и теперь боялась, что дала молчаливую клятву жить во лжи.
Она стояла у окна и наблюдала, как двое элегантно одетых мужчин выходят из одной лавки и заходят в другую. Один – ее муж, другой – граф Фэрли. Оба вращались в высшем свете и привыкли брать от жизни все лучшее. Вряд ли дочь проститутки придется им по вкусу. Она слишком многое знала и повидала на своем веку, чтобы быть чистым и невинным созданием, каким они, наверное, желают ее видеть.
Речел вспомнила, как по дороге из Форт-Феттермана человек, которого она считала своим мужем, удивил ее тем, что говорил о своем восхищении ею, об уважении, хотя уже знал о ее прошлом. Уверял, что ее родословная не имеет для него значения. Родословная. Это слово показалось ей столь изысканным… Такое должно писаться непременно золотыми буквами. И, конечно, оно не имеет никакого отношения к ней самой. Ведь ее родословная заканчивается домом терпимости, а если говорить о предках, то можно вспомнить лишь деда, навсегда сгинувшего в один прекрасный день где-то в дикой глуши еще до рождения Речел.
Человек же, которого она встретила вечером, грубо отзывался о проститутках и их детях. Возможно, он беспокоился о ее безопасности и проявил заботу о Бенни. Видимо, Генри Эшфорд ничего не знает о родословной своей жены. Странно, что ее происхождение совершенно не интересовало графа, но для его брата оно имело очень большое значение. Речел это предчувствовала. Если бы он все знал, то не пожалел бы для нее таких же отвратительно-ярких красок, которыми покрашен дом мадам Розы.
Речел смотрела вниз на оживленную улицу. Она не ожидала, что увидит здесь столько знакомых лиц. Жители штата, как правило, надолго запоминали однажды встреченного человека, а сплетни умирали только после того, как по нескольку раз обходили всю округу. Речел показалось, что дом ее матери находится где-то на соседней улице.
Зачем она согласилась приехать в Шайенн, где бродяги и пьяницы пользуются большим уважением, чем она? Лучше было бы уговорить Феникса поехать вместе с ней, а не просить его вернуться в Биг-Хорн Бэйсин.
Двое мужчин стояли на противоположной стороне улицы, поля шляп закрывали их лица. Оба были высокие, широкоплечие, узкобедрые и одеты по последней европейской моде. Один держался спокойно и даже несколько расслабленно. Второй казался более скованным. Речел очень хотела бы знать, что на самом деле происходит в душе ее мужа. Действительно ли он мрачный и сердитый, каким показался вчера вечером? Кто он: участник тайной игры, которая привела Речел сюда, или жертва злых интриг графа?
От волнения ее сердце так бешено колотилось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, ладони стали влажными. Ей не следовало так опрометчиво поступать, не следовало доверять свою жизнь незнакомцу…
Она вспомнила, как ее мать часто повторяла своим «девочкам», что мужчины обычно уступчивы, когда их желудки наполнены и страсти утолены. Граф, разумеется, устроил пир для своего желудка во время их путешествия. Он заказывал самые разнообразные блюда, и можно было судить о власти его денег по тому, как все спешили выполнить его приказания. Что касается страстей, ее мать также говорила, что удовлетворить их – не значит только доставить плотское удовольствие. Любой мужчина – самолюбивый ребенок, и можно угодить ему, теша его тщеславие многочисленными комплиментами.
Речел оставалось надеяться, что мужчине, за которого она вышла замуж, вполне достаточно ее слов. Когда он объявил, что их брачная ночь откладывается на несколько дней, Речел вздохнула с облегчением. Она не боялась того, что должно было произойти, но обнаженное мужское тело вызывало у нее отвращение. Речел сомневалась, что получит удовольствие от потных объятий и животных стонов пыхтящего над ней мужчины. Хотя знакомые женщины рассказывали, что спать с мужчиной не так уж неприятно и даже интересно.
С тех пор как Речел встретила Генри Эшфорда, она наблюдала за ним, прислушивалась к собственным ощущениям и старалась лучше его узнать. Странно, но если к его брату она не чувствовала никакого физического влечения, то Генри с его усталым безразличием, граничащим с апатией, странным образом притягивал ее. Она боялась думать о том, что он способен доставить ей физическое наслаждение, что ее тело полностью будет подчинено его власти.
Речел вновь посмотрела на двоих мужчин, ленивой походкой выходивших из очередной лавки. Они опустили головы, глядя себе под ноги и обходя навозные кучи, в то время как менее элегантно одетые прохожие шли быстро, и не разбирая дороги. Из-за угла выехал крытый фургон и с грохотом пронесся мимо Генри и графа, поднимая колесами пыль и разбрасывая песок.
Одни из братьев отскочил назад, поднял тросточку и огляделся по сторонам, словно почуял опасность и был готов отразить ее. Фургон уже сворачивал на другую улицу, а он все еще возмущенно смотрел ему вслед, и Речел представила себе, что в Англии такого неосторожного возницу ждало бы серьезное наказание. Негодующим, конечно, был Генри – человек с чувством собственного достоинства.
Но время размышлений и предположений закончилось. Братья исчезли из виду, так как вошли в гостиницу. Речел вздрогнула, услышав мягкий стук в дверь – в такт биению ее сердца. Сделав два шага, она остановилась, вытерла ладони о юбку и с испугом увидела, как на светлой ткани появились темные влажные пятна.
Реальность происходящего поразила Речел. Все, чего она хотела и добивалась – порядочный муж и возможность приличной жизни, – стучалось в ее дверь. Но она нерешительно стояла на месте. Потом услышала шарканье ног в коридоре, покашливание, мужские голоса. Речел поправила складки юбки и сделала шаг в свое будущее, полное неизвестности.
* * *Пойман в ловушку.
Когда Генри стоял рядом с братом перед дверью в комнату Речел, коридор «Интер Оушн» казался ему слишком узким и темным. Постояльцы, выглядывающие из номеров, их смех, приглушенные голоса за дверями – все это казалось Генри сценами из далекой придуманной жизни. Отстраненность и отчужденность, чувство непричастности к происходящему всегда создавало у него ощущение душевного комфорта. Генри почти никогда не задумывался о том, чем живут окружающие его люди, и редко страдал от одиночества.
