Дженнифер Хеймор - Признания невесты
– Свидание Тезея и Афродиты, – сказал Лэнгли, когда лошади взяли с места быстрой рысью.
Она взглянула на упряжку – белая была заметно ниже ростом, чем вороная. Имена показались ей неправильно подобранными – насколько она помнила, Тезей не имел ничего общего с богиней любви. Он сразился с чудовищем-минотавром ради спасения царской дочери Ариадны.
– Почему вы не назвали кобылицу Ариадной?
– Нет, только не Ариадной, которую он обманул, а потом бросил. Нет, ни в коем случае. Мой Тезей нуждался в такой особе, которая поставила бы его на место. В богине. Ничуть не меньше.
– Понятно, – пробормотала Серена.
– Вы только приглядитесь получше, и увидите, как им приятно общаться. Она позволяет ему руководить ею, словно он самый кроткий мерин, хотя, по сути, настоящий дьявол. Однако при ней он сама кротость.
Даже не улыбнувшись, он развернул экипаж в противоположную сторону и направил к Гайд-парку.
– В этом сезоне я предпочел бы вручать вам поводья каждый день. Разумеется, если бы вам этого хотелось.
Почему их разговор сделался таким напряженным? Почему он так редко улыбается ей? Он вообще улыбается редко. Таким ли он был в присутствии Мэг? Этого Серена не могла припомнить.
Он вел себя крайне сдержанно и даже сухо, и Серена боялась, что никогда не поймет, о чем и как он думает, вообще не сумеет его понять. Ясно, что Мэг ничего подобного не ощущала.
Лэнгли смотрел на нее выжидательно, и Серена поняла, что он ждет ответа.
– Ежедневная прогулка в парке была бы мне очень приятна.
Сиденье фаэтона было узким, и бедро капитана тесно прижималось к ее бедру, пока они двигались в общем потоке экипажей по направлению к Гайд-парку. День был ясный, воздух свежий и такой прохладный, каким никогда не был на Антигуа, но Серена чувствовала себя вполне уютно в новом платье для прогулок, тяжелой шляпе и перчатках. Лэнгли был одет изысканно, как всегда, в двубортный шерстяной сюртук и коричневые брюки.
– Хотел бы выразить соболезнование по случаю гибели вашей сестры. Я писал об этом, помню… но очень хотел сказать вам это при встрече.
Голос у него был печальным, выражение лица серьезное и сочувственное, и Серена поверила в его искренность, в то, что ему понятно, как тяжело потерять столь близкого человека.
Какой же он все-таки добрый. Серена улыбнулась ему, однако улыбка была грустной – всего лишь движение губ, не соответствующее внутреннему чувству.
Теперь Лэнгли смотрел прямо вперед, и в голосе прозвучал траурный оттенок, когда он проговорил:
– Такая ужасная потеря. Я помню, как сердечно вы были преданы вашей сестре.
– Да.
Серена не могла произнести больше ничего – слова застревали в горле. Она все время думала о Мэг, тысячу раз за день, но очень редко о ней говорила. Даже после всех этих долгих лет боль оставалась слишком острой.
Она опустила глаза и уставилась на свои колени, на серебристую шелковую сеточку, которой было расшито платье. Слишком много эмоций бередило ее душу.
Лэнгли не произнес более ни слова, и Серена была глубоко ему за это благодарна. Но хотя он и молчал, взаимное сочувствие окутывало обоих как бы некой мерцающей аурой. Ощущение было невероятно сильным, и Серена вдруг подумала, что он мог бы вот сейчас обнять ее и погладить по спине, создавая чисто физический комфорт вместо молчаливого взаимопонимания. Но такого не случилось. Возможно, когда-нибудь это и произойдет. Когда они поженятся.
Некоторое время она сидела молча, держа на коленях крепко сжатые руки, и когда молчание сделалось чересчур выразительным, чтобы выносить его дольше, сказала:
– Мне было очень хорошо вчера вечером на приеме. Я подумала, что это был поразительный успех.
Не спуская глаз с оживленной дороги, Лэнгли кивнул.
– Я тоже так подумал. – Он бросил на Серену быстрый взгляд и добавил: – Все решили, что вы были самой красивой из всех собравшихся леди.
– Благодарю вас.
Серена отвела от него глаза и обратила взгляд на огромную статую Аполлона, когда они въехали в парк.
– У вас красивые глаза. – Он повернулся, и сиденье скрипнуло под тяжестью его крупного тела. – Это звучит банально, да? Но это правда, поймите. Я никогда не видел такого оттенка серого цвета ни у кого, кроме вас и вашей сестры. Он такой же ясный и светлый, как небо на восходе солнца.
Серена высоко вздернула брови.
– Ох надо же! Благодарю вас. Но вы не должны мне льстить.
– Не согласен. Помолвленные только и делают, что все время льстят друг другу.
Она улыбнулась ему и сказала:
– В таком случае и я обязана предложить вам немножко лести.
– Хорошо. – Взгляд его смягчился и посветлел. – Я никогда не считал немножко лести чем-то дурным.
«Вы просто совершенство, – хотела сказать она. – Невероятное совершенство. Вы даже представить не можете, как вы совершенны. Так почему же мне не питать к вам тех же чувств, какие я когда-то питала к Джонатану?»
– У вас потрясающие скулы, – наконец пролепетала она.
Он улыбнулся, и то была первая настоящая улыбка, которую она увидела на его губах.
– Скулы, говорите. Хорошо. – Удерживая поводья одной рукой, он пальцами другой провел по щекам. – Вот это вы имеете в виду? И это?
Серена кивнула, чувствуя, что губы у нее подергиваются.
– Я абсолютно уверена, что ваши скулы самые совершенные по форме из всех, какие мне довелось увидеть.
– Правда? Как я полагаю, это те самые кости, которые создают форму лица, а значит, если у кого-либо они несовершенны, этот индивид не может претендовать на привлекательную наружность. Итак, позвольте вас поблагодарить. Я весьма рад.
– Вы никогда не сомневались в привлекательности своего лица?
– Сомнения у меня были. – Он на минутку задумался. – Я получал свою долю лести, но скорее в общих оценках. Никто и никогда не выделял особенностей моей наружности, так сказать. Вплоть до настоящего момента.
Серена улыбнулась непринужденно, без натяжки, как это было за несколько минут перед этим.
– Ну тогда ладно. Я счастлива, что оказалась первой, кто заметил это.
Следующие несколько минут они провели в дружелюбном молчании, прислушиваясь к звукам в парке: шуршанию бриза в листве деревьев, постукиванию лошадиных подков и колес экипажей, отголоскам чьих-то разговоров.
– Смотрите-ка, и лорд Стрэтфорд здесь.
Лэнгли направил лошадей так, чтобы подъехать поближе к остановившейся неподалеку карете, – и вот пожалуйста, перед ними Джонатан собственной персоной.
