Дженнифер Хеймор - Признания невесты
– Карета остановилась перед нашим домом. Думаю, это приехал капитан Лэнгли.
– О Господи, – пробормотала Серена. – Неужели уже четыре часа?
Накануне вечером капитан Лэнгли заметил, что будущий день обещает быть погожим – а так оно и вышло, – и спросил, не согласится ли она прокатиться с ним по Гайд-парку. Она дала согласие – было бы невежливо отклонить такое предложение нареченного жениха.
То была не единственная причина, по которой она дала согласие поехать. В доме у тетки она чувствовала себя словно цыпленок, запертый в тесном курятнике, и просто жаждала вырваться на свободу. И вот Лэнгли приехал за ней собственной персоной. Ей было страшно оставаться с ним наедине, однако страх этот не имел никакого отношения к нему лично – он был порожден в ней чувством вины и даже в большей степени тем, какую роль ей предстоит играть.
Серена заранее переоделась для прогулки в платье цвета лаванды из гроденапля, расшитое серебряной нитью. Рукава длинные, с буфами до локтей, у кистей перехваченные серебряными ленточками. И тем не менее она успела позабыть о предполагаемой поездке.
Она чмокнула Фебу на прощание и направилась к выходу из комнаты.
– Не забудь шляпу, – напомнила сестра.
– Ох, пропади оно пропадом! Снова забыла!
Серена сделала резкий поворот к двери в гардеробную. Она вечно забывала о шляпе, что не имело значения в Антигуа, где на это никто и внимания не обращал, но такое нарушение этикета было неприемлемо для прогулки по Лондону. Фланнери встретила Серену в гардеробной и помогла надеть шляпу с очень широкими полями, украшенную большим, прямо-таки каменно-тяжелым венком из искусственных цветов.
Наконец она поспешила вниз по лестнице к выходу из дома, обреченная провести вторую половину дня с мужчиной, которого должна была постараться полюбить так же сильно, как любила ее сестра.
Джонатан стоял у входа в дом леди Олкотт, не совсем понимая, что привело его сюда. Выйдя из дома герцога Колтона, он велел кучеру доставить его к дому на Сент-Джеймс-сквер, совсем близко к его собственному жилищу – всего на два дома дальше по улице.
Он уставился на дверь дома виконтессы. О чем он думает? Что он, с ума сошел? Посягнуть на территорию Уильяма Лэнгли – это последнее, чего бы он хотел. Лэнгли был его другом, а список людей, которых Джонатан мог бы называть друзьями, сильно сократился за последние несколько лет.
Это не могла быть Серена, напомнил он себе. Это Мэг. Ему нравилась Мэг, однако она не была той женщиной, которую он любил.
Серена умерла шесть лет назад. Она утонула по пути домой, в Антигуа. Ее позор и последовавшее за ним изгнание из общества на его совести – следовательно, он виновен и в ее гибели в морских глубинах.
Он повернулся и, махнув рукой, дал этим знак кучеру, что тот может уезжать. Кучер кивнул в ответ и хлестнул поводьями лошадей, запряженных в экипаж, которые двинулись вперед по улице и далее свернули на Йорк-стрит к конюшне при доме Джонатана, где им и место.
Джонатан поднял дверной молоток и тут же опустил его. Один, два, три раза, пока не обругал себя за то, что поступает как треклятый идиот. Леди Олкотт знала, кем он был и кем стал. Эта женщина улыбалась и кивала ему вчера вечером, как будто это не она относилась к нему с презрением и негодованием, после того как он причинил зло ее племяннице. Но то была именно она, и в глазах ее легко было прочитать: «Этот человек оскорбил мою семью, опозорил мою племянницу и стал причиной ее гибели».
Он в четвертый раз опустил молоток и услышал, как эхо от удара разнеслось по дому.
Ему хотелось еще раз взглянуть на Мэг Донован. Услышать ее голос. Проведи он хоть немного времени, подыскивая разумный повод для этого, он всего лишь осознал бы, что такое намерение абсурдно. Однако он не стал об этом раздумывать и полностью отдался бурному желанию увидеть ее снова.
Дворецкий отворил дверь, и Джонатан вручил свою визитную карточку.
– Я граф Стрэтфорд и явился с визитом к мисс Донован.
Дворецкий поклонился и сообщил, что немедля выяснит, дома ли эта леди. Джонатан перевел для себя эти слова таким образом: «Пойду справлюсь у леди Олкотт, желанный ли вы посетитель».
Нет сомнения, что нежеланный.
Дворецкий, вернувшись, отворил дверь пошире и отступил в сторонку. Леди Олкотт стояла на пороге, скрестив руки на груди. Глаза ее уставились на Джонатана словно пара ярко-голубых кинжалов.
– Что это вы здесь делаете?
Джонатан стойко выдержал этот взгляд и ответил:
– Добрый вечер, мэм. Я приехал повидаться с мисс Донован.
– С какой целью?
Хороший вопрос. Один из тех, на которые невозможно ответить правдиво. И он предложил ответ, вполне похожий на приемлемый:
– Я хотел бы принести ей поздравления по случаю будущего бракосочетания.
Леди Олкотт прищурилась.
– Я полагаю, что вы имели полную возможность сделать это прошлым вечером.
– Вот именно, что нет, – возразил Джонатан. – Была такая толчея, и мисс Донован в качестве почетной гостьи пользовалась огромным спросом.
Глаза у леди Олкотт сузились до такой степени, что напоминали змеиные.
– Я вам не верю.
Джонатан широко раскрыл глаза, словно в изумлении.
– Вот как?!
– Нет ли у вас планов поступить с ней так, как вы уже поступили с ее сестрой?
Леди Олкотт приложила руки к унижению Серены в той же мере, как и он сам, и она отлично это знала.
– Вовсе нет, мэм.
– В таком случае, чего бы вы хотели от моей племянницы?
– Как я уже говорил…
– Нет!
Джонатан поднял одну бровь.
– Ее нет дома! – как отрезала леди Олкотт.
Джонатан постарался скрыть растущее раздражение. Ничего другого он и не ожидал. Он вполне заслужил неприязнь леди Олкотт и ее семьи.
Он слегка наклонился вперед и произнес:
– Ну хорошо, миледи, я скажу вам чистую правду.
– Сделайте одолжение.
– Я приехал, чтобы принести извинения.
– В чем?
– Боюсь, что я вчера вечером поставил мисс Донован в неловкое положение. Это вышло совершенно ненамеренно, и я хочу сказать ей об этом.
Вспышка серебристого света ударила ему в глаза, через плечо леди Олкотт он увидел Серену – Мэг, – остановившуюся в смущении неподалеку от них на выложенном черной и белой плиткой полу прихожей. Она посмотрела из-под полей шляпы прямо на Джонатана широко раскрытыми серыми глазами и, приоткрыв рот, скорее выдохнула, чем произнесла:
– Ох!
Он наклонил голову и поздоровался с ней:
