Виктория Холт - В тени граната
Катарина тихо произнесла:
— Пожалуйста, продолжайте.
— Сэр Уильям Комптон выступал в качестве эмиссара Его Величества в том деле,— сказала Элизабет.— Франческа Карсерес обнаружила, что происходит, и предупредила меня. Я сказала брату, и в результате мою сестру отослали в монастырь. Но король недоволен братом и мной.
— Не могу поверить, что это правда.
— Ваше Величество, молю вас, сядьте,— прошептала Мария.— Это потрясло вас.
— Да,— сказала королева,— меня потрясло, что могут существовать такие слухи. Я верю, все это ложь... ложь...
У Марии был испуганный вид. Элизабет прошептала:
— Ваше Величество, разрешите мне удалиться. Я должна собраться, чтобы как можно скорее покинуть двор.
— Вы не уедете, Элизабет,— сказала Катарина.— Я сама поговорю с королем. Это какая-то ужасная ошибка. То, что, как вы считаете, случилось... просто невозможно. Я пойду к нему сейчас. Увидите, он даст мне объяснение. Я скажу ему, чтобы вы остались. Этого будет достаточно.
Катарина вышла из покоев, а Мария печально смотрела ей вслед. Вздохнув, Элизабет отправилась готовиться к отъезду.
* * *
Генриху показалось, что он впервые ясно разглядел свою жену.
Какая желтая у нее кожа! — подумал он, сравнивая ее с Анной Стэффорд. Как она серьезна! И она выглядела старой. Конечно, в сравнении с ним, она была старой, ведь пять лет много значат.
В этот момент она показалась ему неприятной, потому что он чувствовал себя виноватым, а он ненавидел это чувство.
— Генрих,— сказала она,— я услышала неприятные новости. Ко мне приходит расстроенная Элизабет Фицуолтер и говорит, что ты приказал ей покинуть двор.
— Это правда,— сказал он.— Она должна удалиться в течение часа после моего приказа.
— Но она одна из моих фрейлин, и я не хочу, чтобы она уезжала. Она хорошая женщина и ничем передо мной не провинилась.
Его лицо вспыхнуло огнем.
— Мы не желаем ее при дворе,— закричал он.— Может, вы не заметили, но наши желания здесь кое-что значат.
Катарина испугалась, однако же вспомнила, что она дочь Изабеллы Кастильской, и что не подобает кому-либо — даже королю Англии — говорить с ней таким тоном.
— Мне кажется, со мной можно было бы посоветоваться по этому вопросу.
— Нет, мадам,— возразил Генрих.— Мы не видели причин советоваться с вами.
Катарина порывисто произнесла:
— Значит, ты был так любезен, что попытался скрыть это от меня.
— Мы не понимаем вас.
Тогда только она обратила внимание, что он использует официальное «мы», и догадалась, что он пытается напомнить ей, что он король и властелин всех своих владений, и королевы тоже. Она увидела в его глазах опасные огоньки, потому что его лицо всегда выдавало его чувства, но была так задета, так расстроена, что не стала обращать на это внимание.
— Так значит это правда,— выпалила она,— что эта женщина — твоя любовница?
— Неправда.
— Не стала ею, потому что во время вмешался Бэкингем.
— Мадам, если королю желательно расширить круг своих друзей, это никого не касается кроме него самого.
— Если он поклялся любить и лелеять жену, разве ее не касается, если у него появляется любовница?
— Если она мудра и супруг ее — король, то она должна быть благодарна, что он готов подарить ей детей... если она сможет родить их!
Катарина в ужасе затаила дыхание. Значит, это правда, подумала она. За утрату наших двух детей он винит ее.
Она попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле.
— Мы не видим причин продолжать этот разговор,— сказал Генрих.
Внезапно она закипела от гнева.
— Не видишь? А я вижу! Я твоя жена, Генрих. Ты говоришь мне, что веришь, что мужья и жены должны хранить верность друг другу, но как только распутная женщина бросает тебе многообещающий взгляд, ты забываешь свои обеты, забываешь свои идеалы. Люди смотрят на тебя как на бога — такой молодой, такой красивый, такой примерный король и супруг. Теперь я вижу, что твои обеты ничего для тебя не значат. Ты ищешь лишь удовольствий. Сначала — твои празднества, твои маскарады... теперь — твои любовницы!
В этот момент он был вряд ли красив. Казалось, глаза его запали в его пухлое красное лицо. Он ненавидел, когда его критиковали, и, поскольку он так глубоко ощущал свою вину, он ненавидел ее.
— Мадам,— сказал он,— вы должны исполнить свой долг. Этого от вас ждут.
— Мой долг? — спросила она.
— Который в том, чтобы дать мне сыновей. Вы сделали две попытки, но неудачно. Вам ли порицать меня, если вы потерпели такую плачевную неудачу?
— Я... потерпела неудачу? Значит, ты меня винишь. Разве ты не знаешь, что я так же страстно желаю иметь сыновей, как и ты? В чем я потерпела неудачу? Как бы я смогла спасти жизнь нашим детям? Если есть способ, ради всех святых скажи мне о нем.
Генрих избегал взглянуть на нее.
— Мы потеряли их обоих,— промямлил он.
Катарина повернулась к нему. Она чуть не сказала ему о своей надежде на другого ребенка, но он выглядел таким безжалостным, что она ничего не сказала. В голове у нее все перепуталось, и этот мужчина, который был ее мужем, показался ей совсем чужим.
Генриху было не по себе. Ему было неприятно, что Катарине стало известно о его флирте с Анной Стэффорд. Теперь все это казалось ему такой ничтожной низкой интрижкой, которая даже не приблизилась к развязке. Он чувствовал себя униженным из-за того, что послал ухаживать вместо себя Комптона, что столько времени не мог решиться, должен или не должен начать эту связь, тем самым дав Бэкингема возможность увезти сестру.
Он был зол на всех, кто имел отношение к этому делу, и, поскольку присутствовала только одна Катарина, дал выход своей злобе и обрушил ее на нее.
— Возможно, разница в годах — причина всему,— холодно произнес он.— Ты на пять лет старше меня. До сего дня я не осознавал, какая ты старая!
— Но ты же всегда это знал,— запинаясь, проговорила Катарина.— Мне двадцать пять, Генрих. В таком возрасте можно вполне рожать здоровых детей.
Генрих посмотрел куда-то мимо нее, а когда заговорил, — обращаясь больше к самому себе, чем к ней,— она почувствовала, что ее охватывает холодный ужас.
— И ты была женой моего брата,— вот что он сказал.
Больше она не могла этого вынести, повернулась и поспешно ушла.
Весь двор узнал новости еще до отъезда леди Фицуолтер. «Король и королева сильно поссорились. Это первая ссора. Может быть, теперь будет меньше этих переплетенных инициалов. Возможно, это конец медового месяца».
* * *
Мария де Салинас помогла королеве улечься в постель. Она никогда не видела королеву такой расстроенной, даже в дни унизительной бедности она не давала волю своему горю, а стойко переносила все испытания.
