Кэрил Уилсон - Сегодня и всегда
– Контрабандист?
– А что еще могли вы делать на пустынном берегу в такое время? Собирать ракушки?
«Она, несомненно, умна», – подумал он, захлопнув аптечку и уставившись на девушку. Теперь он понял, что поразило его в ее взгляде – в нем светился ум. И все-таки нельзя допустить, чтобы она укрепилась в своих догадках. Шон развалился в кресле и перекинул длинную ногу через подлокотник.
– Похоже, что вы слишком высокого мнения о своих умственных способностях, а, мисс Галлахер?
Вместо ответа он услышал стук ее зубов.
– Ты что, озябла?
– Промерзла до мозга костей.
– Садись сюда, – он уступил ей свое любимое кресло, – будешь ближе к печке.
Девушка поднялась, но, запутавшись в одеяле, укрывавшем ее ноги, упала. Помогая ей встать, Шон увидел кровь, капавшую из царапины на ее щеке, и присвистнул:
– Мисс Галлахер, вы, кажется, не слишком твердо держитесь на ногах. Вы похожи на пьяного матроса после драки. К счастью, рана неглубокая. Держитесь.
Он занялся ее новой раной.
Шейла сплюнула кровь в платок и пощупала свои зубы.
– Это все вы виноваты, тупица вы этакий!
«Тупица! И это после всего, что я сделал для нее!»
– Я-то чем виноват в том, что ты такая неуклюжая? Ты даже не можешь подняться с постели без…
– Неуклюжая?!
Шон и глазом не успел моргнуть, как Шейла ударила его своей крохотной ножкой по голени с такой силой, что у него искры посыпались из глаз. В голове промелькнуло, что к утру, наверное, вскочит синяк. Шон отпрянул назад и сильно ударился бедром об угол стола.
– Ох! Ты что, с ума сошла?
– Вон! Вон отсюда, ты, ты…
– Но это моя каюта, – прорычал Шон.
– Да, это так, – уже спокойнее проговорила она, – но если не уйдете вы, уйду я.
«Она уйдет! Куда? Понимает ли эта ведьма, где она находится?» – думал Шон, хватая ее за руку.
– Пусти меня! – Она рванулась, и одеяло, прикрывшее ее наготу, осталось у него в руках.
Шейла, оказавшись опять голой, стала яростно и очень больно хлестать его по лицу. Вид ее обнаженного тела вновь лишил его способности что-нибудь соображать.
Она подняла свою сорочку и прикрылась ею.
– Как вы смеете? – гневно произнесла она и направилась к двери.
– Прошу прощения, но куда вы собрались? Это не пассажирское судно, здесь нет кают, и, если вы выйдете из этой каюты, вам придется туго. – Его голос звучал немного спокойнее, но оставался хриплым и гортанным.
– Где каюта вашего помощника? – тоном, полным презрения, спросила она, высокомерно подняв голову.
– У мистера Тэтчера крохотная каюта рядом с матросами. Там даже одному негде повернуться. Так что единственный выход для вас – это оставаться здесь.
– Я ценю вашу доброту, капитан Кадделл, но предпочитаю оставаться здесь без вас.
– А где же спать мне?
– Я помню ваши слова, капитан: «Ты можешь не опасаться. Бабы так и липнут ко мне, так что мне незачем прибегать к силе», – произнесла она с ядовитой усмешкой, старательно копируя его ирландский акцент.
Шон уставился на нее с тупым недоумением. Он не ожидал такого. Казалось бы, после всего, что произошло, девчонка должна была бы испытывать к нему благодарность и не лезть на рожон. Он не понимал, что его влечет к этой истерзанной оборванке в лохмотьях. Но можно ли упрекать себя за то, что умеешь разглядеть бриллиант в куче навоза?
Вздохнув с досадой, Шон шагнул к двери и широко распахнул ее.
– Должен заметить, мисс Галлахер, что у вас очень странное понятие о благодарности. Чертовски странное.
Как только Кадделл вышел, Кортни заперла дверь. Разыскав рубашку Шона, она надела ее. Рубашка, пахнущая сандалом, была до лодыжек, и минут пятнадцать у нее ушло на закатывание рукавов.
Иллюминаторы были затянуты черной клеенкой. Убедившись, что клеенка надежно укрывает ее от нескромных глаз, Кортни расстелила пальто и отыскала дыру в подкладке, через которую выскользнули изумруды. Больше ничего не выпало.
Изумруды. Ну что ж, даже если они у Кадделла, это небольшая плата за ее жизнь. Остальное же она будет беречь.
Она обшарила каюту в поисках места, где можно спрятать драгоценности. Обязательно нужно было найти потайное местечко на то время, пока она будет на судне. Но капитан ничего не должен знать.
Найти место для тайника было не просто. Мебели мало, и к тому же она привинчена к полу. Неизвестно, есть ли здесь двойные полы. Скорее всего, нет.
Кортни исследовала койку. Это было нечто вроде платформы на раме. Сдвинув тяжеленный матрац, она обнаружила под ним небольшое отверстие, достаточное для того, чтобы спрятать в нем драгоценности. Удача! Теперь надо во что-то их завернуть, чтобы они не гремели.
Она вспомнила о большом носовом платке, которым Шон подвязал ее волосы. Она сняла его и распустила волосы. Тщательно завернув драгоценности в платок, она запихала их в отверстие и, пользуясь рукояткой большого ножа, восстановила прежний порядок. Довольная собой, она села в кресло и налила в кружку коньяку.
Потягивая коньяк, она размышляла о Мак-Дугале. Она была на волоске от гибели! Еще бы чуть-чуть, и… Она еще хлебнула коньяку, чтобы справиться с чувством ужаса, охватившим ее. Душевная боль при одной мысли о том, что этот сумасшедший мог надругаться над ней, была сильнее боли от нанесенных им ран.
Не находя себе места от этих мыслей, Кортни налила в таз воды, чтобы смыть с себя прикосновения Мак-Дугала, и снова принялась рыдать при мысли о своей беспомощности в руках негодяя.
Обтершись, она хлебнула еще коньяку и влезла в рубашку капитана. Затем достала из чемодана щетку для волос, доставшуюся ей от матери и, не торопясь, расчесалась.
Постепенно успокаиваясь, Кортни почувствовала прилив сил. Она выжила лишь благодаря помощи незнакомца-контрабандиста. Правда, он не сознался в том, что занимается контрабандой, но и не отрицал этого. В конце концов, чем бы он ни занимался, это его дело. Он – ее спаситель – вот и все, что ей полагается знать о нем.
Кортни гадала, откуда этот неровный красный шрам на его смуглой щеке и кто и за что нанес ему эту рану. Шрам, правда, мало портил его лицо с густыми усами и двухдневной щетиной, лицо, которое могло бы быть высечено рукой Микеланджело. И все-таки он был больше похож на пирата, чем на спасителя.
Кортни усмехнулась и пожурила себя за то, что выпила чуть больше, чем нужно. Решив, что, пожалуй, стоит прилечь, она нетвердым шагом направилась к кровати, но наткнулась на пузатую раскаленную печь. «Аааа!» – кинулась она к зеркалу. На ее бедре красовалось безобразное красное пятно от ожога. Как же она теперь выйдет на сцену, если шрам от ожога останется на всю жизнь, пронеслось у нее в голове.
