Франсин Риверс - Эхо во тьме
Голова раскалывалась от бесконечных вопросов.
— Все будет хорошо, моя госпожа, — сказала ей Евдема, и ее утешение подействовало на и без того расшатанные нервы Юлии. Юлия прекрасно видела, что в словах рабыни нет искренности. Рабыня притворялась сострадающей, ибо понимала, что от настроения хозяйки зависит сама ее жизнь. За то, как теперь к Юлии относились все рабы в доме, Юлия должна была благодарить Прометея. Прежде чем убежать, он рассказал всем рабам, что это она отправила Хадассу на арену.
Юлия отвернулась от рабыни, и глаза ее наполнились слезами. Ей следовало бы продать всех рабов в доме и купить новых, привезенных из самых далеких уголков империи. Но она продала только нескольких из них, явно не подумав о том, что новые рабы очень скоро узнают о том, что здесь происходило раньше. Уже через несколько дней Юлия почувствовала, что новые рабы так же боятся ее; она была как бы окружена страхом. Никто даже не смотрел ей в глаза. Они склонялись перед ней, выполняли все ее повеления, а она ненавидела их.
Иногда, помимо своей воли, Юлия вспоминала, что значит, когда человеку служат по любви. Она вспоминала, как ей было спокойно, когда она чувствовала, что может полностью довериться другому человеку, зная, что этот человек будет верен ей даже ценой своей жизни. И в такие минуты Юлия острее всего ощущала одиночество, а ее отчаяние становилось просто невыносимым.
Калаба утверждала, что страх — это самое здоровое чувство, которое раб должен испытывать по отношению к своему хозяину. «Тот, у кого есть хоть капля здравого смысла в этом мире, должен сеять в других людях страх. Ничто так не наделяет вас властью и преимуществом перед другими, как страх. Только тогда вы действительно обладаете властью и действительно свободны».
Юлия знала, что обладает властью над жизнями других людей, но от этого она не чувствовала никакого преимущества, как и не ощущала себя в безопасности. Разве в ней не было ненависти, когда ее отец был властен над ее жизнью? Разве она не испытывала ненависть к Клавдию, а потом к Каю по той же самой причине? И даже когда она полюбила Атрета, она боялась, что он будет властвовать над ней.
Сила и власть — это не главное.
Последние полгода Юлия начинала задумываться над тем, а есть ли в жизни вообще какой-то смысл. У нее были деньги и определенное положение в обществе. Она ни от кого не зависела. Калаба показала ей все удовольствия, которые только могла дать эта империя, и Юлия насладилась ими сполна. И все равно ей не хватало чего-то очень важного, все равно в ней оставалась какая-то бездонная пустота. Она жаждала чего-то, но чего именно — определить не могла.
И вот теперь она болела, и никому не было дела до нее. Никто ее не любил настолько, чтобы искренне о ней позаботиться.
Она осталась одна.
А болезнь все не кончалась, и Юлия чувствовала себя все хуже, она становилась все более уязвимой. Во время приступов лихорадки ей приходилось полагаться на других людей: на Калабу, которая, движимая своей страстью к радостям жизни, отвернулась от нее; на Прима, который никогда по-настоящему не заботился о ней; на Евдему и других рабов в доме, которые служили ей только из чувства страха.
Юлия вышла из храма. Ее приятно обдало теплом солнечного света. Жанн, крепко сложенный раб из Македонии, который понравился Приму, помог ей сесть в паланкин. Отправив Евдему на рынок, чтобы купить снотворного, Юлия приказала Жанну отвезти ее на виллу матери. Он и три других раба подняли паланкин и пошли по переполненным улицам.
Чувствуя усталость от всех этих храмовых ритуалов, Юлия закрыла глаза. От качающихся носилок у нее кружилась голова, а на лбу выступил пот. Ее руки дрожали. Она сжала их коленями, пытаясь подавить новый приступ болезненных ощущений. Выглянув из окна, она увидела, что ее несут по улице Куретес. Она была уже недалеко от виллы матери и очень надеялась ее увидеть. Конечно, мать не откажет ей во встрече.
За последние месяцы мать лишь дважды приходила к ней. В первый раз разговор получился каким-то натянутым, неискренним. От анекдотов Прима о высокопоставленных чиновниках и известных деятелях матери становилось неловко. Юлия уже давно привыкла к его глупым шуткам и плоскому юмору, но в присутствии матери такие высказывания смущали и ее. Она также стала болезненно воспринимать едва уловимую реакцию матери на вызывающую собственническую манеру поведения Калабы. Юлия тогда стала задумываться, не специально ли Калаба так себя ведет, потом посмотрела на нее умоляющим взглядом. И с удивлением увидела в глазах Калабы гневный блеск.
Во время второго визита матери Калаба совсем не стала утруждать себя тактом и вежливостью. Когда мать Юлии вошла в триклиний, Калаба встала, приподняла лицо Юлии за подбородок и страстно поцеловала ее в губы. Выпрямившись, она одарила мать Юлии насмешливой, презрительной улыбкой и вышла, даже не извинившись. Юлия никогда до этого не видела у матери такого бледного и потрясенного лица, да и самой Юлии выходка Калабы показалась оскорбительной. Эта сцена стала причиной первой ссоры Юлии со своей наставницей.
— Ты ведь умышленно хотела ее обидеть! Ты вела себя отвратительно! — сказала потом Юлия Калабе в своих покоях.
— А почему меня должны волновать чувства какой-то традиционалистки?
— Она моя мать!
Калаба приподняла брови, удивившись, что Юлия разговаривает с ней таким тоном.
— А меня не волнует, кто она.
Юлия посмотрела в холодную темноту глаз Калабы, бездонных, как гигантская пропасть.
— Может быть, и я тебя не волную, и тебе безразличны мои чувства?
— Ты задаешь мне глупые вопросы и выдвигаешь невыполнимые требования. Я не буду терпеть ее присутствие только ради того, чтобы угождать тебе. И лишь из уважения к тебе я не поступила еще более откровенно.
— Из уважения? Значит, проявить элементарную вежливость по отношению к единственному родному мне человеку, который еще разговаривает со мной, — это непозволительная роскошь?
![Франсин Риверс - Воин [The Warrior]](/uploads/posts/books/270045/270045.jpg)
![Франсин Риверс - Воин [The Warrior]](/uploads/posts/books/270188/270188.jpg)