Кэтлин Вудивисс - Зимняя роза
— Вы заставляете ждать, мадам, — пожаловался он с усмешкой и, играючи, слегка шлепнул ее тыльной стороной ладони пониже спины, и Эриенн тихонько вскрикнула.
Она мучилась от нерешительности. Когда они занимались любовью в темноте, многое было скрыто и, хотя руки Эриенн познали тело Кристофера, видеть его наготу при ярком свете дня было довольно непривычно. Несмотря на шрамы, вид у него был внушительный, и Эриенн как жена просто должна была привыкнуть к его телу без покрова одеяний.
Посмотрев на Кристофера, Эриенн улыбнулась, решив, что эта задача не будет сложной.
— Вместо того чтобы вступать на этот путь, вам следовало бы залечивать свои раны, милорд.
— Не бойтесь, мадам, — почти хищно улыбнулся он, — мне надо научить вас кое-чему в искусстве доставлять удовольствие мужчине.
— Вы хотите, чтобы я доставляла вам удовольствие, милорд? — нежно спросила Эриенн.
Под его пламенным взором у Эриенн закипела кровь и все тело загорелось.
— Это моя самая заветная мечта, мадам.
Губы Эриенн изогнулись в гордой улыбке, а глаза потемнели и вспыхнули, опаляя его своим зноем и обещая ему больше, чем он мог ожидать. Эриенн прошлась перед Кристофером с чувственной грацией, и он не мог оторвать взора от ее движений. Она неторопливо стянула с плеч лямки сорочки, отчего та повисла низко на ее грудях, и стала развязывать сзади на талии нижнюю юбку. Когда Эриенн наклонилась, чтобы стянуть платье и нижнюю юбку с бедер, жесткий корсет надавил ей на груди и поднял их, отчего свободная сорочка чуть не соскользнула вниз. Платье упало к ее ногам, а лямки опустились еще ниже, и пока Эриенн расстегивала корсет, приоткрылись нежные соски над кружевной отделкой. Корсет полетел поверх панталон, и, поведя плечами, Эриенн сбросила сорочку, которая, соскользнув с бедер, опустилась на пол.
Пылающие желанием глаза Кристофера неторопливо и жадно скользили по мягким грудям нежнейших оттенков, вниз к изящной линии ее талии и длинным, гладким ногам. Он протянул руку, приглашая Эриенн к себе, и она в свою очередь медленно осмотрела его стройное тело, и от ее восхищенного взгляда дыхание Кристофера почти остановилось. Эриенн встала на кровать на колени рядом с Кристофером и наклонилась, прижавшись к нему губами. Ее маленький, острый язычок начал игру с его языком, ощущая острый привкус коньяка, и в то же время Эриенн ласкала Кристофера рукою, заставляя его задыхаться от возбуждения. Она опустилась к тому месту, где билось его сердце, и поцеловала широкую грудь, не спрятанную под бинтами, а затем вновь подняла голову к его шее, нежно полизывая кожу языком. Она скользила по нему пальцами, и нарастающая сила страсти сломила стену сдержанности, а каждый поцелуй, оставленный на коже Кристофера, подталкивал его все ближе к обрыву. Кристофер был похож на запал в ожидании выстрела, а ее прикосновения уподобились пылающему факелу, искрящемуся и дразнящему.
Кристофер поднял Эриенн на руки и решительно положил ее на себя, действуя раскованно и нежно. Когда она накрыла его собою, Кристофер почувствовал растекающееся по телу тепло и увидел, как взор ее становится нежным и прозрачным, а губы, слегка вздрагивая, приоткрываются. Эриенн грациозно изогнулась на нем, и их страсть выплеснулась в нераздельное и безостановочное движение. Мгновение, когда они одновременно испытали оргазм, было их общим наслаждением, они полностью познали друг друга, навечно соединенные своей любовью и союзом, как звезды в небе, как рыбы в море, которые не в состоянии существовать друг без друга. Она принадлежала ему; он принадлежал ей. Мир мог рухнуть, но их союз был вечным. Ссоры и обиды отошли прочь, и, оказавшись вместе на вершине любовного восторга, они сквозь вздохи, вызванные страстным экстазом, шептали слова о любви.
Глава двадцать первая
Две недели пролетели в райском блаженстве, однако с такой скоростью, которая была равноценна степени полученного за это время наслаждения. Весенняя погода была неустойчива и, казалось, твердо решила не отступать от своих капризов. По вечерам сыпались большие липкие хлопья снега, а с рассветом моросящие дожди покрывали туманом вспучившиеся болота и хрустальными ручейками сбегали по каменным стенам обращенных к морю скал. Морские птицы парами кружили в водоворотах воздушных течений, а ястребы издавали пронзительные крики, угрожая любому, кто осмелится посягнуть на их земли. Синицы и крохотные пичужки насвистывали в зеленеющих кустах бодрые весенние песни. Наступал очередной вечер, и сумерки оглашались гортанным кваканьем лягушек и далекими трелями робкого соловья.
Эриенн казалось, что дни пролетают, не успев начаться. По вечерам она устраивалась в объятиях мужа, а когда их не заносило на вершины страсти, просто отдыхала на его могучей груди, испытывая истому, когда он проводил губами по ее бровям или льнул в поцелуе к ее ушку. Она изучила его лицо, движения его губ, уголки которых опускались, если он слушал какую-нибудь ерунду. Хотя Кристофер слегка морщился от банальностей, претивших его вкусу, он мог с такой же легкостью дать выход бурному веселью, высоко оценивая вещи, в которых Эриенн не усматривала ничего смешного. Ей открылась и характерная для Кристофера целеустремленность, когда он, не допуская никаких возражений, поднимал ее на руки и поцелуи его становились неистовыми и настойчивыми, а страсть — всепоглощающей. Эриенн приходила в трепет, изнемогая от его любовного пыла, и испытывала крайнее удовольствие в этих теплых надежных объятиях. В минуты, следовавшие после всплеска их страсти, когда Эриенн еще ощущала в себе пожар, зажженный Кристофером, она поднимала глаза к его лицу и смотрела на него взором, светившимся любовью. Женщины мечтают о таких мужьях, и Эриенн по-прежнему не верилось, что Кристофер принадлежит ей.
В эти дни Эриенн открыла в Кристофере качество, позволявшее ему ощущать все доброе. Он мог тихо и безмятежно наблюдать за стремительным полетом стрижа или подолгу сидеть, обхватив ее руками, когда они молча любовались игрой красок уходящего дня.
Его настроение менялось, как времена года или погода; иногда он был бесконечно добр, а иногда резок или сердит из-за какой-нибудь несправедливости или обиды. Она научилась видеть в напрягшихся желваках на скулах и в насупившихся бровях предвестье бури и была благодарна за то, что он никогда не вымещал бездумно гнев на других и всегда был справедлив. Он умел приносить радость, давая выход всей мощи своей доброй силы, которой пользовался почти как мальчишка, и вместе с тем он был мужчиной, уверенным в себе и способным утвердить себя в этом мире.
