Джудит Макнот - Укрощение любовью, или Уитни
Несколько раз за время их молчаливой трапезы Уитни ловила на себе взгляд Клейтона, мимолетно останавливавшийся на ее грудях, открытых декольте синего платья. Он поспешно отводил глаза, и Уитни чувствовала, как разгорается его ярость. Она даже осмелилась посчитать, что он немного ревнует, ведь они до этого ни разу не выезжали порознь. И как только глаза Клейтона снова скользнули по ее груди, Уитни с невинным видом спросила:
– Тебе нравится мое новое платье?
– Если собираешься выставлять свои прелести напоказ всему свету, то оно великолепно подходит для этих целей, – цинично бросил он.
– Ты уже устроился в своих новых комнатах? – упорствовала Уитни.
Клейтон отодвинул тарелку, словно окончательно лишился аппетита, и поднялся.
– Я нахожу их гораздо более предпочтительными, чем те, что занимал раньше, – процедил он и, повернувшись, направился к выходу. Через несколько минут входная дверь громко хлопнула, и Уитни услышала стук колес удаляющейся кареты. Она устало опустила плечи, понимая, что потерпела поражение. Ее снова затошнило, разболелась голова, но Уитни все же отправилась на бал к Уилсонам и постаралась остаться за полночь в слабой надежде, что Клейтону не понравится ее столь долгое отсутствие и в следующий раз он захочет ее сопровождать.
Она смертельно устала, но сразу проснулась, как только экипаж остановился у подъезда Клеймора как раз в тот момент, когда Клейтон выходил из своей кареты.
Они поднялись по ступенькам крыльца, и Уитни успела заметить сверкнувший гневом взгляд и плотно сжатые челюсти.
– Продолжай приезжать домой под утро, и через неделю весь Лондон начнет про тебя сплетничать, – сухо выдавил он.
Уитни остановилась у двери своей комнаты.
– Я не смогу выезжать, как только мое состояние окажется очевидным, – сообщила она, – кроме того, я прекрасно провела время! – из чистого упрямства добавила она, гордо вскинув голову.
И хотя не могла сказать определенно, но Клейтон, кажется, выругался себе под нос.
На следующее утро Уитни отправилась в конюшню, где конюх решительно отказался оседлать Хана. Она была обижена, смущена и рассержена, а также настолько сконфужена, что грум был вынужден сослаться на приказ его светлости. Уитни слишком расстроилась, чтобы хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Не говоря ни слова, она величественно повернулась и направилась к дому, прошла прямо в кабинет Клейтона, даже не подумав сначала постучать.
Клейтон совещался с большой компанией людей, сидевших вокруг его письменного стола. Все мгновенно вскочили, кроме Клейтона, который поднялся с видимой неохотой.
– Прошу прощения, джентльмены, я не знала, что у моего мужа посетители, – ангельски улыбнувшись удивленным мужчинам, сказала Уитни. И, обратившись к Клейтону, застывшему на месте, объявила: – Произошло некоторое недоразумение. Никто в конюшне, кажется, не понимает, что Хан – мой конь. Предпочитаешь сам все объяснить или предоставишь мне?
– Даже не пытайся сесть в седло! – зловеще предупредил муж.
– Простите, что прервала ваше совещание, – пробормотала Уитни, покраснев от стыда. Как он может говорить с ней в таком уничижительном тоне в присутствии незнакомых людей!
Она поспешно вылетела из комнаты. Это просто безумие, сумасшествие, извращенная жестокость! Теперь Клейтон намеренно не позволяет ей хоть как-то занять время! Хочет лишить ее всех радостей жизни!
Уитни сорвала крохотный цилиндр. Она ненавидела эту глупую моду! Самое прекрасное во время езды – чувствовать, как ветер треплет волосы.
Она уже шагнула к гардеробной, намереваясь переодеться, но почему-то передумала. Направившись к конюшне, она окинула первого же конюха, осмелившегося преградить ей дорогу, таким взглядом, что тот почтительно отступил. Потом Уитни подошла к стойлу Хана, накинула на него узду и с трудом сняла седло с колышка. С каждой секундой мужества у нее все прибавлялось. В конце концов, никто из них не посмеет ее остановить. Ей удалось надеть на Хана тяжелое дамское седло лишь с третьей попытки, но она все-таки добилась своего. Подтянув подпругу, как могла туже, и молясь, чтобы этого оказалось достаточно, она вывела коня и вскочила в седло.
Уитни каталась почти три часа. Уже через час она сильно устала, но не желала возвращаться. Клейтону, конечно, уже успели доложить обо всем, и гнев его будет ужасен.
Она ожидала очередной стычки, но не думала, что Клейтон будет дожидаться ее у конюшни. Он стоял, непринужденно опершись о выбеленный забор, и о. чем-то беседовал со старшим конюхом. При виде мужа Уитни невольно сжалась от страха, зная, что спокойный, почти равнодушный вид – всего лишь маска, под которой бушует убийственная ярость, готовая обрушиться на нее.
Когда она проезжала мимо, Клейтон обманчиво-небрежным жестом выбросил руку и ухватил поводья Хана, резким рывком остановив лошадь. В глазах блеснула уничтожающая злость, а голос был таким тихим и ледяным, что сердце Уитни сжалось.
– Слезай!
Уитни уже почти решилась вырвать поводья, развернуть Хана и умчаться куда глаза глядят.
– Попробуй только! Я предупреждаю… – прошипел он.
К собственному стыду и унижению, Уитни почувствовала, как загорелись щеки и затряслись руки. Она судорожно сглотнула и виновато протянула к нему ладони:
– Ты поможешь мне спешиться? Клейтон грубо сдернул ее с седла.
– Как ты посмела ослушаться меня? – прорычал он и, больно впившись пальцами в ее плечо, потащил за собой под удивленными взглядами грумов и конюхов.
Уитни подождала, пока они отошли подальше и приблизились к черному ходу, прежде чем вырвать руку и стремительно развернуться.
– Ослушаться тебя? – повторила она. – Собираешься напомнить мне о моих обетах? Неужели… Хотите, чтобы я напомнила вам о ваших, милорд?
– Я хочу предостеречь тебя, причем только один раз, – угрожающе прорычал Клейтон. – Если хочешь, назови это советом.
– Будь мне нужен совет, – парировала Уитни, обдавая мужа зеленым пламенем глаз, – ты оказался бы последним человеком на земле, у которого я бы его попросила!
Она уже открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но тут же передумала при виде его искаженного яростью лица.
– Попробуй еще раз не подчиниться моим приказам, и я велю запереть тебя в комнате, пока твое отродье не появится на свет!
– Уверена, что тебе именно этого и хотелось бы! – фыркнула Уитни, вне себя от вспыхнувшей ненависти к мужу за то, что посмел назвать ее ребенка отродьем. – Ты самый подлый, самый жестокий… негодяй и лгун! Как ты посмел уверять, что любишь меня, и потом так поступать! И еще одно, милорд герцог, – добавила она, задыхаясь от гнева, – хотя это должно было оказаться для вас невероятным сюрпризом, так уж вышло, что от плотской любви появляются дети!
