Бертрис Смолл - Царица Пальмиры
Алтарь, к которому ее привязали, был в форме буквы М. Ее длинные ноги приковали с обеих сторон от вершины алтаря, а между ними приходилась впадина. Теперь Аврелиан шагнул в эту впадину и, встав на колени, наклонился вперед, чтобы прикоснуться к ней языком. О Венера! Как он может делать с ней такое здесь! Только не перед всеми этими отвратительными рожами!
— Глядите! — вскричал тот же неземной голос. — Глядите, как он поклоняется самой главной святыне любви!
Язык императора начал гладить ее плоть, распространяя по ее телу мелкую пламенную дрожь.» Нет!«— молча вскрикнула она, казалось, не в силах произнести это вслух. Она только стонала от беспомощности и желания, в то время как он нежно прикасался к ней, совершал медленные движения и не побуждал ее идти вперед по тропе наслаждения, а, наоборот, все продолжал эту муку, пока, наконец, долгий вопль не вырвался из ее напряженного горла и толпа не начала скандировать:» Возьми ее!«
Голова Аврелиана лежала у нее между ногами. Он поднял голову и, взглянув на нее, улыбнулся торжествующей улыбкой. Не сказав ни слова, он навалился на нее и медленно, очень медленно его член проник в ее тело. Потом он так же медленно вышел, потом снова вошел и снова вышел — и все это в невыносимом ритме, который, как она чувствовала, вскоре доведет ее до сумасшествия, если он не удовлетворит ее.
— Пожалуйста! — удалось ей простонать высохшими губами, и едва она произнесла это слово, как ту же возненавидела себя.
— Что пожалуйста, богиня?
— Пожалуйста! Ее глаза молили.
— Скажи это слово, богиня! Скажи его, и я сделаю все, что ты хочешь!
— Нет!
Он засмеялся, услышав ее ответ, извлек член и положил его, влажный и пульсирующий, на нежный холмик ее живота.
— Я накачан особыми наркотиками и возбуждающими средствами, богиня. Когда я кончу с тобой, то возьму еще дюжину женщин, прежде чем удовлетворю свое желание в эту ночь. Я могу подождать. А ты можешь?
И он подчеркнул свой вопрос, потершись о ее кожу членом. Повсюду вокруг нее — справа, слева и сверху почитатели культа продолжали скандировать. Аврелиан наклонился вперед и стал лизать ее груди, которые напряглись под прикосновениями его искусного языка.
— Пожалуйста! — снова прошептала она. — Пожалуйста!
— Скажи мне, что ты хочешь! Скажи, и я сделаю это!
— Нет!
Она боролась, чтобы не поддаться ему.
Почитатели культа становились все более беспокойными, и их скандирование перешло в грубые крики. Он потеряет их, если ему не удастся заставить ее покориться! Поэтому, наклонившись вперед, Аврелиан взял в рот один из ее сосков и жестоко укусил его. Она пронзительно вскрикнула от боли, и он снова привлек внимание толпы. Они застонали в один голос.
— Попроси меня, богиня! — приказал он сквозь стиснутые зубы.
На мгновение невероятная ненависть засверкала в ее одурманенных наркотиком глазах. Потом она проговорила плачущим голосом:
— Возьми меня, римлянин! Возьми меня, пока я не умерла!
Он вошел в нее, словно таран, заставив ее снова вскрикнуть. Потом с невероятной быстротой начал любовный танец. Остальные почитатели культа попадали друг на друга — мужчины с женщинами, женщины с женщинами, мужчины с мужчинами — в бешеной оргии ничем не сдерживаемой чувственности. К счастью, Зенобия лишилась сознания и оставшуюся часть этого кошмара не видела.
Когда она пришла в чувство, то, к своему удивлению, обнаружила, что находится в своей спальне в Тиволи. Возле нее дремала старая Баб, и Зенобии с трудом удалось выговорить потрескавшимися губами:
— Баб!
В то же мгновение верная служанка проснулась.
— Дитя мое! — воскликнула она. — Наконец ты пробудилась!
— Как долго это продолжалось? — спросила Зенобия. В голове у нее стучало.
— Император привез тебя обратно четыре дня назад. Он сказал, что ты заболела в Риме, но у тебя не было ни лихорадки, ни других признаков болезни. Все это время ты находилась без сознания, и нам не удавалось разбудить тебя. Что случилось?
— Я не могу говорить об этом, Баб. Не спрашивай! Где император?
— Я приведу его. Он попросил, чтобы его позвали, когда ты проснешься.
Она поспешно вышла и через несколько минут вернулась вместе с Аврелианом. Он выглядел холодным, элегантным и спокойным, как всегда.
— Оставь нас, Баб!
Баб быстро вышла, с громким стуком закрыв за собой дверь.
— Что со мной произошло?
Ее голос был ледяным, и в нем слышался гнев.
— Разве ты не помнишь, богиня? Его глаза насмехались над ней.
— Значит, это мне не приснилось?
— Надеюсь, нет, богиня. Мы оба были просто потрясающи, настолько потрясающи, что пожертвования в пользу храма в ту ночь достигли невиданной прежде величины.
— Ты мне противен!
— Когда я кончил с тобой, — продолжал он, — то взял еще пятнадцать женщин. О боги! Как они боролись друг с другом и умоляли меня, чтобы я взял их! Они делали все, что бы я ни пожелал! Я был непобедим!
— Ты отвратителен, римлянин! Ты оскверняешь богов своим бесстыдным поклонением культу этого Непобедимого Солнца!
— Теперь ты беременна моим ребенком! — сказал он, не обращая внимания на ее гнев.
Потрясенная, она уставилась на него, а потом сказала:
— За все годы ни с женой, ни с многочисленными любовницами, ты так и не стал отцом. Что же, именем всех богов, заставляет тебя думать, что ты заронил семя в моем чреве?
— Потому что это предсказано в письменах Непобедимого Солнца. Там сказано, что тот, кто является богом на земле, станет отцом сына от той, которая является богиней на земле. Увидев тебя, я сразу понял, что ты и есть та самая богиня на земле. А почему, как ты думаешь, я пощадил тебя, Зенобия? Почему я всегда называл тебя богиней? Ты — вновь рожденная Венера, моя прекрасная, и из твоего лона появится на свет могучий правитель! Если бы это было не так, то в ту ночь, когда я кончил заниматься любовью с тобой, ты предложила бы себя другим, как я предложил себя. Но ведь ты богиня, и мое семя не могло быть осквернено! Я уверен — мы с тобой зачали ребенка! Поэтому в течение нескольких недель, пока я нахожусь в Риме перед моим следующим военным походом, не жди меня. Я не прикоснусь к тебе, чтобы не повредить ребенку.
— Я снова должна оставаться в Тиволи, пока тебя не будет? — спросила она.
— Конечно! Я не хочу подвергать опасности ни тебя, ни ребенка, богиня. Ты останешься здесь, в Тиволи. Несомненно, Ульпия не протянет долго, и когда я вернусь, то женюсь на тебе. Если ребенок к тому времени уже родится, я усыновлю его.
Она с трудом могла поверить в свою удачу. Она с ужасом ожидала пытку его ненасытной страстью, и вот теперь он освободил ее. Зенобия была осторожна, чтобы не выдать своей радости. Состроив гримасу, она подняла на него сердитый взгляд.
