Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Бири? — Нотт ухмыльнулся. — Он смешон. Это самый быстрый способ добиться, чтобы твоя форма болталась в чьём-то ящике следующие шесть месяцев.

Гермиона нахмурилась:

— Почему кто-то мирится с таким уровнем неэффективности?

— А, в том-то и дело, — сказал Нотт, и его тон был раздражающе беззаботным. — Не каждому надо с этим мириться. Моей семье — нет.

Её хмурость усилилась:

— Не говори мне, что это благодаря твоим связям.

— Пять очков Рейвенкло, — сказал Нотт с ухмылкой. — Мне не жалко поделиться своими связями, если хочешь, Грейнджер. Всё, чего я прошу, поделиться чем-то в ответ…

Он глубокомысленно остановился.

Гермиона закусила губу, чувствуя и искушение, и противоречие в равной мере.

В этот период учебного года она, может, и была взрослой, но она оставалась ученицей и не могла бежать зайцем в министерство в Лондоне, болтаться между административными отделами, чтобы, наконец, добраться до того самого кабинета, где будет печать для одобрения именно её заявки.

Лучше всего было зарегистрировать её семейный дом как волшебную резиденцию как можно скорее, чтобы убедиться, что родители будут подключены к каминной сети до Рождества, а весь дом будет защищён оберегами против боевой техники, а не только подвал. Это обеспечит безопасность родителей в каждой комнате дома, на случай если дом будет разбомблен днём, когда мама с папой не спят под землёй. С оберегами по всему дому она сможет пользоваться магией на кухне, спать в своей детской комнате и даже учиться аппарации в помещении. Это было разрешено министерством в зарегистрированных домах, как альтернатива поиску пустынной аллеи, чтобы аппарировать в ней.

(Аллей не существовало в пригородах за пределами центрального Лондона, а учебник, который она читала для подготовки к официальным урокам в следующем семестре, говорил, что начинающие слишком шумели своими аппарациями. Гермиона не горела желанием практиковаться аппарации на улице, если звук выстрела, созданный замещением воздуха, приведёт к тому, что её соседи будут каждый раз вызывать полицию.)

Она также знала, что в Нотте не было духа щедрости. Он не был одной из добросердечных душ, кто стремился помогать обездоленным и менее удачливым. Он всегда хотел получить что-то взамен, и хоть пока он не мошенничал в их обмене — который был ограничен единственным разом, — он бы не преминул эксплуатацией её, её невежества и неопытности, если бы ему было угодно.

На одной чаше весов была информация о семье Тома, которую она узнала от майора Тиндалла и Роджера, и если раньше это было секретом, то теперь нет. Миссис Риддл и её муж публично признали свои родительские права на Тома, потому что влиятельная часть лондонского общества пронюхала об этом и заинтересовалась молодым человеком, которым жестоко пренебрегла его кровная семья. В итоге возобновился скандал двадцатилетней давности, который Риддлы считали исчерпанным и похороненным в течение времени.

На другой была семья Гермионы, чей уровень жизни был сильно улучшен с магическим даром Гермионы. Их дела шли лучше, чем у других семей, живущих в Лондоне, достаточно, чтобы позволить себе отправлять излишки своей кладовой и стола тем, у кого меньше средств, потому что у них был доступ к волшебным рынкам. Гермиона хотела увеличить этот доступ — навсегда его закрепить, — привнеся магию и сделав их дом волшебным, чтобы даже если Гермиона переехала в другое место в Великобритании, или если она уедет погостить в Йоркшир, она сможет гарантировать, что её родители будут рядом и в пределах лёгкой досягаемости. В безопасности.

Ей был предложен выбор, и когда она посмотрела и взвесила все худшие исходы, она предпочла, чтобы Том не обращал на неё внимания несколько недель или месяцев, если он решит быть неуступчивым в этом, как он сделал в прошлый раз, когда решил, что она сдала его Дамблдору. (Если он попытается не разговаривать с ней, его будет ждать презабавное время, поскольку их предметы для Ж.А.Б.А. были объединёнными без разделений на факультеты.)

Пренебрежение Тома было лучше, чем ранения мамы или папы, или — было сложно осознать такую устрашающую перспективу — если один из них будет убит, когда ситуацию можно было бы полностью предотвратить.

Какой смысл быть ведьмой, если она не может защитить свою семью?

В отличие от других людей, которых она могла назвать, у неё была семья, чьё наличие она ценила, была этому признательна, а не страдала из-за этого.

Тома не волновала его семья.

Поэтому почему это должно волновать её? Если она ограничит всю информацию, которой поделится, чтобы она не могла нанести вреда самому Тому, это ведь не имело бы значения?

— Как я могу доверять тебе? — спросила Гермиона. — Ты говоришь о связях, но я знаю, что тебе нельзя будет посетить Лондон и поболтать со своими кузенами кузенов, которые работают в министерстве.

— Я напишу письмо поверенному своего отца при тебе. Ты сможешь читать из-за моего плеча, — сказал Нотт. — Сделай копию своих форм, приложи их к моему письму — можешь сама выбрать школьную сову и смотреть, как я его отправляю, — и он подпишет твою заверенную форму и лично доставит в нужный кабинет в министерстве.

— Но в формах мои личные данные! — запротестовала Гермиона.

— Поверенные обеспечивают конфиденциальность клиента, — парировал Нотт. — А наше сообщество настолько велико, что известная семья, порочащая репутацию человека, разрушит его на годы, если не на всю жизнь.

Гермиона около минуты размышляла над его предложением:

— Сначала напиши письмо.

— И тогда ты мне скажешь, что знаешь?

— Я расскажу, что узнала летом, — сказала Гермиона, осторожно подбирая слова. Было множество вещей, которые она знала о Томе за многие годы, и хотя она не знала, сможет ли Нотт определить, сказала ли она ему правду, она знала, что существуют волшебные средства, обеспечивающие честность. Лучше не рисковать. Лучше сказать выборочную правду, чем откровенную ложь.

— По рукам, Грейнджер, — сказал Нотт. Он обернулся через плечо, и его лицо исчезло из просвета между полками. Через мгновение он появился со стопкой книг, которые поставил на полку, закрывая проём.

Гермиона вернула книги о реестре патентов на своей стороне полки. Она прислонилась к деревянной раме и судорожно вздохнула.

Только неважная информация, желательно, чтобы она была общественно доступной.

Это ещё раз подтвердило бы её честность: в случае, если это подвергнется сомнению, она могла бы посоветовать ему поискать самому, если он вообще соблаговолит порыться в пыльных глубинах магловской бюрократии, где его семейные связи не помогут. Публичная информация означала, что она была так же далека от конфиденциальной, как раздел «Волшебная юриспруденция» от «Астропрорицаний».

Она решила, что не станет рассказывать Нотту ничего, что Том говорил ей лично: это предаст его уверенность в их дружбе. Даже когда она спросила Дамблдора о его легилименции, она никогда не использовала его письма в качестве доказательств — она лишь рассказала профессору о своём личном опыте с его магией разума. И вот что получается: всё, что она выяснила собственными исследованиями или опытом, или о чём были уведомлены третьи лица, — это она находила морально приемлемым, чтобы поделиться.

Нотт завернул за угол стеллажей, сбрасывая портфель на ближайший стол. Он взмахнул палочкой, и вылетел свиток пергамента, а за ним — бутылка чернил, закреплённая пробкой с проволокой, на этикетке значилось, что это была «Лучшая несмываемая формула №16» из лавки письменных принадлежностей в Косом переулке.

Пергамент расстелился, уголки прижались учебником, чтобы оставаться на месте, а затем Нотт достал перо и начал писать.

«Кому: А. Маклейрду из “Слант и партнёры”, 84/C Косой переулок, Лондон

На основании действующего контракта об удержании, утверждённого и продленного в 1933 году К. Х. Ноттом из дома Ноттов, настоящим просим Вас оказать юридические и административные услуги. Требуется немедленная помощь в подаче следующих заявлений от имени Г. Дж. Грейнджер…»