Шэна Эйби - Столетнее проклятие
— Как вы добры, милорд, — отозвалась Авалон и стремительно обернулась к подошедшему гостю. Так стремительно, что рука Уорнера соскользнула с ее талии.
Впрочем, он тут же восстановил прежнее положение и как ни в чем не бывало ввязался в разговор.
Помимо воли Авалон все время искала взглядом человека, которого видела в трактире. Она и страшилась этой встречи, опасаясь быть узнанной, и ждала ее — уж совсем непонятно почему. Авалон до сих пор ощущала на коже обжигающий след его прикосновения, и при одной мысли о сцене на трактирной лестнице у нее кружилась голова.
Незнакомец может разоблачить ее, обвинить прилюдно в том, что она изображала трактирную девку. Он опасен, безмерно опасен.
И все же Авалон искала его взглядом и томилась смутным разочарованием оттого, что в людской толпе так и не увидела его лица.
Праздник тянулся бесконечно, и все мучительней казались Авалон шепоток за ее спиной, ненужные разговоры, понимающие взгляды, направленные на нее и Уорнера. Неумолчное эхо сплетен металось меж каменных стен, отдаваясь болью в ее висках.
Кубок опустел. Авалон и сама не заметила, как допила пряное вино. Столы еще не накрывали, и выпитое неприятно жгло пустой желудок.
— Еще вина? — осведомился Уорнер, нависая над ней.
Авалон одарила его слабой улыбкой.
— Только если вы сами принесете мне его, милорд.
Уорнер широко раскрыл глаза, но тут же прищурился. Мгновение Авалон стойко выдерживала его взгляд, затем опустила глаза, старательно изображая скромницу. Жаль, что она так и не научилась вовремя краснеть!
— Сочту за честь, — наконец сказал Уорнер и, поцеловав ее пальцы, отправился искать слугу, который разносил вино.
Авалон понимала, что это задержит его ненадолго, — а потому, едва Уорнер повернулся к ней спиной, она направилась к двери, ведущей в переднюю. Она шла уверенно, но неспешно, не позволяя себе озираться по сторонам.
Никто ее не окликнул, хотя видели наверняка многие. Ну да это не важно. Она скоро вернется — только подышит свежим воздухом, отдохнет от шумной духоты зала. Авалон хотелось хоть ненадолго подставить лицо свежему ночному ветерку. Она прекрасно знала, где это можно сделать.
Во внутреннем дворе замка был устроен небольшой, но тщательно ухоженный сад. Нянька Фрина рассказала маленькой Авалон, что сад этот когда-то насадила ее мать, и с тех пор девочка полюбила играть здесь и прятаться в царстве цветов и зелени.
— …только что прибыл, милорд. Он сейчас в часовне, ждет вашу милость.
Приглушенный голос доносился из-за двери, мимо которой как раз проходила Авалон. Девушка замерла и украдкой огляделась. Никого не было.
— Отлично, отлично! — Она сразу узнала Брайса, который даже и не подумал понизить голос. — Скажи ему, что мы придем где-нибудь через час. Пусть будет наготове.
Наступила тишина; Авалон поняла, что слуга кланяется перед тем, как уйти, и поспешно оглянулась в поисках убежища, но тут снова зазвучал голос Брайса:
— И, кстати, скажи священнику, что невеста может немного… поупрямиться. Пускай его это не удивляет.
— Мы ему уже об этом сказали, милорд.
— Превосходно. Я заплатил ему столько, что он вполне может не обращать внимания на девичьи истерики.
— Совершенно верно, милорд.
Авалон бросилась бежать, думая лишь о том, чтобы оказаться как можно дальше от проклятой двери. На бегу она подхватила тяжелые юбки, аметисты на корсаже вспыхивали в свете факелов.
«Дура, дура, дура!» — ругала себя Авалон.
Дорога была ей знакома, но забылась за долгие годы. Авалон шла и размышляла. Брайс оказался решительней, чем ей казалось, — и зашел куда дальше, чем она ожидала.
Он намерен обвенчать ее с Уорнером сегодня. Прямо сегодня! В присутствии всех гостей он притащит Авалон к алтарю и против ее воли вынудит венчаться. Она должна окончательно загубить свою жизнь ради того, чтобы Брайс стал богаче!
Он отдаст ее Уорнеру, этому дюжему ублюдку с толстыми влажными губами, от одного прикосновения которых Авалон бросает в дрожь.
Сад сохранился, был только немного запущен — разросшийся кустарник храбро подступал к самой дорожке. Авалон пошла медленней, и сумерки окутали ее своим изменчивым покрывалом. Прижав ладони к вискам, она лихорадочно решала, как быть.
Можно удалиться в свои комнаты, жалуясь на головную боль, что будет не такой уж и неправдой. Собрать вещи, проскользнуть в конюшню, оседлать своего коня и…
Можно упасть в обморок и не приходить в себя, покуда священнику не надоест ждать…
Можно, как желает того леди Абигейл, публично отказаться выходить за Уорнера и при всех обвинить Брайса в гибели отца…
Все это — чистой воды безумие. Авалон горько, тихо рассмеялась. Быть может, Николас Латимер был не так уж и не прав. Быть может, она и впрямь безумна.
Послышался слабый шорох, впереди шевельнулись кусты — и снова все стихло. Наверное, ей почудилось.
Авалон шла по вымощенной белым камнем дорожке все медленнее и медленнее и наконец остановилась. В сумеречном воздухе прозвенела и быстро стихла короткая трель жаворонка.
Вечернее небо, лилово-синее, под цвет ее платья, стремительно темнело. Наступала ночь.
Странное спокойствие снизошло вдруг на Авалон. Она неспешно пошла дальше, в глубину сада. Где-то здесь стояла раньше мраморная скамья, и разросшийся куст жимолости осенял ее ветвями, сотворив пещеру, сплетенную из цветов и листьев. Авалон хотелось снова увидеть эту скамью, окруженную изумрудной листвой, вдохнуть чистый и сладкий аромат жимолости, обрести в этом умиротворении прежнюю ясность мыслей — и тогда, быть может, она поймет, что ей делать дальше.
Она уже дошла до конца дорожки, когда странный шорох повторился — на сей раз гораздо отчетливей, слева от Авалон, в ветвях старой вишни…
Нет, не в ветвях. Рядом с вишней, почти сливаясь в сумерках с кустарником, притаился незнакомец. Приглядевшись, Авалон поняла, что это тот самый человек, с которым она столкнулась прошлой ночью в трактире.
Авалон смотрела на него без малейшего изумления, словно в его появлении здесь, в саду, на ночь глядя, не было ничего особенного.
Сейчас, в сумеречном свете, он выглядел совсем иначе. Длинные черные волосы свободно ниспадали на плечи, вместо роскошной туники, которая была на нем вчера, появилась простая рубаха, прикрытая тартаном, — черные и золотые полосы перемежаются пурпурными и алыми.
Тартан! Авалон хорошо, даже слишком хорошо знала эти цвета. Она сама носила их целых семь лет.
Глаза их встретились, и время, казалось, застыло. Весь мир словно оцепенел, погруженный в одно из тех мгновений, которые бесповоротно меняют судьбу.
