Жюльетта Бенцони - Кинжал и яд
Роман был по-прежнему безумно влюблен в свою молодую жену, подарившую ему уже троих детей — двух мальчиков и девочку. Он не отказывал ей ни в чем и осыпал ее драгоценностями.
Материнство придало еще больший блеск изумительной красоте базилиссы, и многие придворные втайне любовались ею, не смея надеяться на ответное чувство. Напротив, Брингас постепенно начинал тяготиться зависимостью от бывшей союзницы. Хотя он не сумел еще до конца понять коварную и лживую натуру Теофании, но аппетиты ее казались ему чрезмерными, а безумное расточительство — опасным для государства…
15 марта 963 года, ровно через два дня после того, как императрица родила свою вторую дочь, Анну, император Роман II внезапно почувствовал недомогание во время охоты и той же ночью скончался. Однако умирал он в полном сознании и успел объявить свою последнюю волю. Распоряжения его были чрезвычайно просты и утверждали существующий порядок вещей — в числе прочего было указано, что командующий Восточной армией Никифор Фока должен сохранить свой пост.
Этот Шока был необычным человеком — в момент смерти Романа ему не было равных в империи по славе и популярности. Он принадлежал к знатному каппадокийскому роду, который подарил Византии множество полководцев, и Фока оказался достойным своих великих предков. Благодаря блестящим победам он завоевал всенародную любовь: его воины выгнали арабов с Крита, потерянного Византией более ста лет тому назад, захватили Сицилию и взяли штурмом громадную крепость в Алеппо. Понятно, что солдаты обожали своего предводителя, вот только внешностью победоносный вождь похвалиться не мог: низкорослый и толстоватый, он никак не напоминал Адониса. У него был мощный торс и коротенькие ножки, кожа настолько смуглая, что скорее подошла бы африканцу, длинные волосы цвета воронова крыла, черные, глубоко посаженные глаза и очень густые брови. Ко всему прочему, ему уже было за пятьдесят и борода его начинала седеть. Словом, Никифор Фока был человеком могущественным, но отнюдь не красавцем.
Теофания видела его лишь однажды, когда он вернулся в Византию с Крита, дабы принять вполне заслуженные почести. В памяти у нее сохранился образ человека уродливого, но сильного — истинного властелина, который умеет повелевать и добиваться покорности. Так или иначе, именно к нему обратились ее мысли, когда отношения между ней и Брингасом стали стремительно ухудшаться. Едва лишь Романа II предали земле, евнух-министр начал единолично распоряжаться всем, значительно урезав расходы базилиссы и отстранив ее от воспитания обоих сыновей, которые были провозглашены равноправными императорами.
Однако Теофания, назначенная регентшей, намеревалась править сама и не желала делить власть с кем бы то ни было. Всего лишь через месяц после смерти мужа она стала вынашивать планы, как избавиться от бывшего сообщника. Это было нелегким делом: в распоряжении Брингаса находились мощная полиция и войска, расквартированные в городе и на другом берегу пролива. Лишь один человек в империи обладал равной силой и значительно большей популярностью, только он мог бы одержать победу в неизбежной схватке с Брингасом, и Теофания решила любой ценой привлечь его на свою сторону.
Однажды вечером базилисса тайно вызвала к себе верного слугу — скриба Марианоса.
— Ты отправишься в лагерь Фоки, — сказала она, — и передашь ему от меня, что он должен немедленно прибыть в Константинополь. Моя жизнь и судьба юных владык находятся в его руках.
Говоря это, она посматривала в большое зеркало из полированного серебра в золотой оправе, и взгляды эти лучше всяких слов поясняли ее намерения. Марианос сдвинул брови.
— О госпожа, ты вступаешь на неверный путь! Не надейся обольстить Фоку своими чарами. Это глубоко набожный человек. После смерти жены и единственного сына он дал обет целомудрия. Он ведет жизнь аскета, он стал мистиком, и его лучший друг — игумен Афанасий, тот самый, который построил монастырь на горе Афон. Говорят, Фока уже присмотрел там для себя келью. Он равнодушен как к мирским почестям, так и к женской красоте. Все его нынешние мысли направлены к достижению святости и…
Взбешенная Теофания жестом указала слуге на дверь.
— Проклятый болтун! Кто тебя спрашивает?! Я не нуждаюсь в твоих советах. Тебе велено пригласить сюда Фоку… а до обетов его мне нет никакого дела!
Марианос не посмел возразить. Поручение императрицы он исполнил быстро и ловко — через несколько дней Никифор Фока ступил с палубы корабля на императорскую набережную Буколеон, где его дожидалась ликующая толпа. Горожане на плечах своих донесли любимого полководца до ступеней Священного дворца. В громадном тронном зале, больше походившем на неф собора, победоносный командующий был принят со всеми подобающими ему почестями. Он преклонил колено перед фантастическим золотым троном, на котором восседали юные императоры. Над их головами висела огромная икона Христа Пантократора, и они с необычайной серьезностью исполняли свою роль.
А ночью Никифор Фока был допущен в покои императрицы. Встреча эта навсегда осталась тайной: никто так и не узнал, о чем говорили прелестная базилисса и коротышка-генерал. Но уже на следующий день при дворе все поняли, что произошло нечто важное, ибо отныне у Теофании не было более пылкого и ревностного обожателя, чем вышеупомянутый полководец. Забыв про все свои обеты, как и предвидела красавица, Фока безумно влюбился в нее и уже не помышлял о келье на горе Афон. Он мечтал теперь только об одном — навсегда завладеть этим чудом природы. Ей было двадцать два года, а ему пятьдесят один, но он обожал ее с такой силой, на какую способна только поздняя любовь. И, разумеется, первым об этой необузданной страсти узнал Иосиф Брингас…
Излишне говорить, что такая новость не слишком его обрадовала.
— Этот человек может быть опасен для нас! — сказал он префекту Бардасу, своему верному союзнику. — От него надо избавиться.
— Избавиться от Фоки? Легко сказать! — ответил Бардас, заплывший от жира толстяк, на котором едва не лопался расшитый золотом шелковый кафтан, а пояс с трудом держался на громадном брюхе. — Ты же знаешь, что весь город кишит его фанатичными приверженцами. Если мы арестуем Фоку, простонародье ринется на штурм дворца!
— На этот случай у нас имеется стража, — сухо заметил Брингас. — Кроме того, нет нужды арестовывать его открыто. Надо заманить Фоку под каким-нибудь предлогом ко мне. Здесь мы в полной безопасности. Я прикажу выколоть ему глаза, а потом запрячу в такое место, где никто его не найдет!
Однако префекта эти слова не убедили. Он покачивал головой, недоверчиво выпятив толстые губы.
